— Дорогу дружине Даждьбожьей, русальной!
Росские дружинники расступились, пропуская в круг двенадцать человек в личинах, при оружии, с жезлами в руках. Предводитель в маске льва держал шест, увенчанный ярко раскрашенным, весёлым ликом Даждьбога-Солнца. Ещё тут были тур, медведь, коза, волк, олень, старик, грек, римский солдат... Двое ряженых вместе изображали коня.
Валент был наслышан о русальцах — отборных воинах Ардагаста, одинаково хорошо владевших мечом и магическим жезлом. Правда, жезлы эти имели силу лишь в дни главных венедских праздников — Святок и Купалы, но именно тогда ни один демон или колдун не мог одолеть священной дружины скифского Аполлона. Некромант знал, что Вышата рядится львом, индиец — туром, а гот — медведем. Да, этих двух гигантов трудно не узнать даже под масками, но кто же тогда лев? Вышата стоит скованный рядом с Ардагастом и Ларишкой. Амазонка, кстати, успела принарядиться. Красное шёлковое покрывало, синий плащ, сколотый золотой застёжкой, золотые с бирюзой серьги в виде эротов на дельфинах...
«Лев» заговорил сильным женским голосом:
— Люди добрые! СегодгГя праздник, Святой Вечер. Этой ночью рождается Даждьбог-Солнце. Он, Божич златорукий, златоволосый — в лоне Матери-Земли, Лады. Огненное золото его — в пещере. Без колядования, без пляски русальной не родится Божич, не откроется пещера, не отступят тьма и холод. Дозвольте, цари могучие, спеть вам коляду!
«Колдунья, жена Вышаты», — догадался Валент. А сверху зазвенели колокольчики и раздался голос Авхадайна:
— Вижу: нечисть обступила Священный остров. Оградите его чарами, оградите обрядами!
Даже телесные глаза видели, как на Таволжаном шевелятся в лунном свете чёрные тени, вспыхивают в зарослях огоньки глаз. Духовному же взору южного мага было видно гораздо больше. Что же, если невежественные скифские колдуны укротят скифских же демонов и не дадут небесному золоту исчезнуть, это только на руку Валенту. Он же сбережёт магические силы для более важного: поединка с архонтами Юпитера и Солнца. Сначала руками Фарзоя уничтожить змея-стража. Затем сдержать огненную силу даров. Совсем ненадолго (иначе и не выйдет): лишь бы Фарзой смог их взять. Потом три царя перегрызутся из-за даров, и тут-то высвобожденное солнечное пламя превратит остров в гигантский костёр. Он, великий маг, успеет улететь: Мовшаэль вынесет, а дракон ждёт в лесу на Таволжаном. На страшное пепелище лет сто не сунется ни один варвар. Если дары не расплавятся, можно будет спокойно поискать способ подчинить их или уничтожить.
Суботов с утра гудел растревоженным ульем. Узнав о пленении Ардагаста, люди ждали самого худшего: набегов, войны, угона в рабство. Знатные сарматы, в основном родичи Андака и Сауаспа, поносили самоуверенного царя-выскочку и призывали избрать царём Андака, даже заочно, и поклониться Фарзою богатыми дарами, разграбив имущество Ардагаста и его соратников. Дядя Ардабур с дружинниками разъезжали по селу и охаживали самых рьяных крикунов плетьми. Многие сарматы его поддерживали, тем более что уже дошёл слух о гибели дружины Андака. Одни из венедов грозили крикунам кольями, другие же робко оглядывались на старейшин. А те расхаживали с посохами и увещевали не осквернять праздник кровопролитием, не спешить менять царей, полагаться же на волю и милость богов. На стариков не смели поднять руку и самые буйные сарматы. Когда же появлялась Добряна, смолкали все и лишь тихо шептали: «Семь Врат Прошедшая!»
Когда же настал вечер, на улицу вышли Авхафарн и колядники. Не чета царской русальной дружине, но вымолить хороший урожай и приплод умели, и разогнать наглевшую в эти дни нечисть тоже. Увидев их, люди успокаивались и расходились по домам — встречать дорогих гостей, несущих благословение богов на весь год.
Праздновали и на Перун-острове. Русальцы первым делом пропели колядку Ардагасту и Ларишке. Царя величали ясным месяцем, царицу — красным солнышком, их детей — частыми звёздочками. Валент с тревогой замечал, как почтительно глядят на Ардагаста не только росы, но и аланы. И всю дорогу никто не насмехался над пленником. Даже скованный, он оставался для них всех Солнце-Царём. А на себе чернокнижник постоянно ловил неприязненные взгляды. Особенно эти нуры-оборотни. Вот и сейчас готовы наброситься в любой миг всей стаей. Некромант чувствовал себя среди варваров, хуже одинокого волка. Даже Андак не желал с ним говорить, глядел злобно и презрительно. Жалкий князёк, подкаблучник, после гибели жены подчинился первому же сильному — Ардагасту...
А русальцы величали остальных царей. Желали овец, как звёзд на небе, пшеничных снопов, как частого дождя. Роксагу спели о том, как ходил он за Дунай и не могли откупиться от него римляне ни золотом, ни серебром, а только красной девицей. Любимец Артимпасы так и сиял. Воспевали молодецкую отвагу Инисмея и Сагдева. Перед Фарзоем восхваляли его богатые города и бесчисленные стада и вдруг запели суровыми голосами о худом и грешном времени, когда брат на брата меч поднимает, царь на царя чары ищет, сосед соседу беду готовит. Колядников обильно одаряли, зная: для скупого и нечестивого хозяина у них есть в запасе совсем другие песни, накликающие несчастья и разорение.
Но вот смолкло стройное, мирное пение колядников. Резко зазвенели гусли, загремел бубен, и русальцы с мечами и жезлами в руках понеслись по кругу, высоко подскакивая и вертясь волчком. Грозно скрещивались мечи, образуя знак Солнца и Огня — косой крест. Такой же знак был нашит на вывороченных шерстью наружу кожухах Даждьбожьих воинов. Мовшаэль обливался холодным потом, видя, как мелькает в руках Лютицы священная секира, страшная для демонов. За рекой злобно выла и ухала нечисть, не смея сунуться на Священный остров.
В круг вышла златорогая коза и забегала, заметалась. А за ней гнался длиннобородый старик с луком и булавой, следом — волк, медведь, грек и римский солдат. То Мороз-Чернобог и его слуги преследовали Ладу, готовившуюся родить Даждьбога. Гнались, хотели убить, чтобы никогда не кончилась самая длинная ночь в году, чтобы вечным стало царство холода, тьмы и смерти. Козу изображал Неждан, а старика Чернобога — Хилиарх. Этот старик, путавшийся в длинной бороде и потрясавший оружием, был смешон и страшен. Упала коза, сражённая его стрелой, а он, отогнав волка и медведя, подозвал гречина. На гречине был чёрный плащ и колпак, размалёванный магическими знаками. Колдун пытался взять козу за золотые рога, но отдёргивал руки, обжигаясь. А легионер подгонял его пинками, бранился и кричал, что его повелитель Нерон не любит ждать. Валент скрипел зубами: невежественные варвары насмехались над ним, великим иерофантом!
Вдруг гусли Пересвета заиграли весело, зажигающе, и полетели в огненном танце златорогий олень, лев и тур — воплощения новорождённого Божича, и разбежалась вся нечистая свора, а коза встала и пустилась в пляс. Росы, аланы и роксоланы бурно веселились, азартно били в ладоши. Одного лишь Валента не радовало это варварское веселье, и он каждый миг ожидал, что дикие скифы разом бросятся на него и изрубят во славу Солнца. Будь он неладен, этот росский аэд, всю дорогу услаждавший аланов песнями о подвигах своего царя! Если ещё и Фарзой отступится от него, Валента... Тогда варвары испробуют на себе чародейную силу семи перстней!
