Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 201
Конечно, эти «вошебойные», но не кардинальные меры, да еще то, что нам стали выдавать пакетики «дуста» — порошка, который мы засыпали прямо за воротник, под нательное белье, а потом вытряхивали из белья эту тварь, — лишь в какой-то степени уменьшили активность кровососов, но окончательно победили их мы позднее. Забегая вперед, скажу, что в начале декабря мы ушли на переформирование, хотя и не далеко, но все-таки в тыл. И только там, после неоднократных санобработок, стрижек и помывок в походных и в деревенских банях нам удалось одержать окончательную победу в войне с паразитами. И решающий вклад в эту победу внес непререкаемый медицинский авторитет — наш батальонный доктор Степан Петрович Бузун, где-то раздобывший так называемое мыло «К», жидкое, ужасно едкое, которое уничтожало непрошеную живность иногда вместе с верхним слоем кожи. А вскоре нам выдали и новенькие, ароматно пахнущие овчиной меховые жилеты, и мы снова были счастливы.
В окопах покоя нам фрицы не давали, пытаясь прощупать надежность нашей обороны сильными артналетами, после которых, как правило, происходили наскоки больших, иногда до роты, групп с танками. Часто слышали горячие бои на флангах, где стойко держали плацдарм и гвардейцы, и даже по «солдатскому телеграфу» доходили вести о каком-то тогда еще неведомом нам «штурмбате».
Впервые я видел, как против танков воюют зенитчики, стоящие на позициях за нашими окопами, как их скорострельные пушки били немецкие танки меткими выстрелами прямой наводкой и как сразу несколько машин загорелись. После этого атака немцев захлебывалась, не успев докатиться до наших траншей. Применение зенитных установок против наземных целей и в других боях всегда вызывало восхищение.
Подобные наскоки на нашу оборону были похожи на разведку боем с целью выявить нашу систему огневых точек, а заодно и захватить «языка». Однако на нашем участке им этого так ни разу и не удалось, хотя о том, что на других участках обороны их попытки бывали не бесплодны, до нас слухи доходили. И я еще тогда подумал: хорошо, что не согласился на требование комбата Батурина часть изрядно поредевшей роты разместить во втором эшелоне при создании ротного опорного пункта (РОП).
Отпор немцам мы давали надежный теми немногими огневыми средствами, которыми рота располагала тогда, и фрицам ни разу не удавалось приблизиться к нам даже на расстояние броска гранаты. Показалось мне, что и Батурин понял это, а может, его сумел убедить кто-нибудь из замкомбатов — он больше не поднимал вопроса о РОПе. В роте уже были более или менее скомплектованы два взвода, и ко мне в роту был назначен из батальонного резерва новый командир взвода — старший лейтенант Ражев Георгий Васильевич, человек веселый, общительный, старше меня по возрасту, а как выяснилось позже, уж очень неравнодушный к дамам, да и к спиртному тоже. И стала рота наша под командованием одних старших лейтенантов «старлейтской», как говорили флотские штрафники.
Мощные артналеты иногда приводили к серьезным потерям. Люди гибли не только от своей неосторожности или небрежности. Были случаи и прямого попадания крупнокалиберных снарядов и мин в окопы и легкие земляные укрытия. Леса поблизости не было, а для построения надежных землянок ни бревен, ни досок нам брать было неоткуда. В один из таких налетов был серьезно контужен и новый взводный Ражев. Недели две он почти ничего не слышал, но в лазарет или в медсанбат уходить не соглашался. Так и управлял своим взводом!
Но особенно мне запомнилась гибель бойца-штрафника Кости Смертина, бывшего в роте одним из наблюдателей. Кажется, 10 или 11 ноября я был рядом с ним и с биноклем параллельно тоже вел наблюдение. Мне удалось обнаружить хорошо замаскированную позицию немецкого снайпера. И я предупредил об этом Костю, сказал ему вести себя более осторожно — может быть, этот снайпер за кем-то из нас охотится. Мое предположение не замедлило подтвердиться: едва я успел передать бинокль Косте и хотел присесть, как над моей головой просвистела пуля. Мне и здесь повезло, как часто это случалось со мной. А Смертина я не успел заставить присесть: он хотел, видимо, тоже посмотреть, откуда ведет огонь снайпер. И вторая пуля угодила Косте прямо в середину лба, чуть выше переносицы. Он как-то медленно сполз на дно окопа, будто осторожно сел, поднял кверху необычно забегавшие глаза, а губы зашептали что-то бессвязное, непонятное. Его лицо быстро приобретало пергаментный оттенок. Перевязочный пакет был при мне, я попытался наложить повязку на его, казалось, такую маленькую рану, из которой слабо струилась кровь. Но буквально через полминуты Костя перестал дышать, умер.
Жаль его было особенно, может, потому, что я не успел его вовремя одернуть, а может, потому, что последнее мгновение его жизни завершилось прямо на моих руках, и мне не дано было понять, что он хотел сказать невнятным шелестом губ и своими выразительными голубыми глазами. Фамилию Кости я запомнил, потому что девичья фамилия бабушки моей по материнской линии тоже была Смертина. Когда он прибыл во взвод, который формировался еще до выхода на Нарев, я даже поинтересовался его родословной, чтобы установить, не родственники ли мы. Но если у моей бабушки была часть крови хакасской, заметно были выражены характерный разрез карих глаз и четко обозначенные скулы, то этот парень был родом из Ярославля, и черты лица его были, какими наделял я в своем воображении древних русичей.
В связи с этим случаем хочется еще вот что вспомнить. У нас в батальоне не было принято надевать стальные каски. Считалось каким-то шиком, что ли, обходиться без них, хотя они на батальонном складе были и наши снабженцы не раз их нам предлагали. Не знаю, откуда пошло это пренебрежение к каскам, но было оно стойким. И мы, командиры, своим, как теперь видится, неразумным примером, наверное, тоже укрепляли эту не очень правильную традицию. Не думаю, что в случае с Костей каска могла сохранить ему жизнь, ведь пуля попала ему чуть-чуть выше переносицы и каска все равно не прикрыла бы этого места. Да и сколько приходилось видеть простреленных касок! Но даже после этого касок так никто и не надевал…
Еще некоторые подробности фронтового окопного быта. Наступала зима, а окопной жизни, вообще-то нехарактерной для штрафников, пока не было видно конца. Мы, как могли, устраивали свое «жилье»: отрывали подбрустверные ниши, но не более чем на два человека, хорошо помня трагический случай с Иваном Яниным, о гибели которого я уже рассказал. Какими-то невероятными путями, включая ночные вылазки за передний край к остаткам разрушенного войной сарая, который немцы периодически обстреливали, бойцам удавалось раздобыть то обломки досок или жердей, а то и целые горбыли. Добываемый с большим риском «строительный материал» позволял даже сооружать примитивные земляные закуточки наподобие маленькой землянки, в которой размещался я. В них можно укрыться от мокрого снега либо просто обогреться и даже немного обсохнуть.
В стенке землянки делали углубление с отверстием наружу, под дымоход, и жгли в этой «печурке» все, что может гореть: обертки от пачек с патронами, какие-то щепочки, палочки, сухую траву, кустарник и прочее. Но что меня поначалу не только удивило, но даже напугало — жгли в этих примитивнейших очагах обыкновенные толовые шашки, конечно, без взрывателей. Тол в огне плавился и довольно медленно и чадно горел, отдавая более или менее значительное количество тепла. Но страшно было то, что, если вдруг в огне случайно окажется хоть один, пусть даже пистолетный патрон, он сыграет роль детонатора, и тогда… Нет, уж лучше не фантазировать… Поэтому, узнав о таком способе отопления, я приказал взводным офицерам строжайше контролировать этот отопительный процесс. Не дай бог, если вместе с обертками от просмоленных патронных пачек попадет туда хоть один патрончик!!!
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 201
