Он, помогая, почти выволок меня из машины:
— Идти можете?
— Я не… Да.
— Тут недалеко. — Он взял мою руку и положил себе на плечо.
Открыл заднюю дверь своим ключом, и мы похромали но узкому коридору к небольшой лестнице, ведущей вниз. Черт побери, ну почему здесь должна быть лестница?
Шаг, пум… Шаг, пум… Переношу вес тела на пятку и стучу каблуком.
Внизу синяя дверь с почтовым ящиком. Доусон снова вынул ключи, поколдовал с замком, и мы очутились в небольшой квартирке в полуподвальном этаже, наполненной ароматом чего-то пекущегося.
Он закрыл дверь и стал запирать ее: три тяжелые щеколды и привинченный к половицам металлический прут, крюком вдевающийся в большую стальную пластину на двери.
В наших краях домашние плантации с марихуаной так круто не охраняют.
Доусон снял пальто и повесил его на крючок:
— Брен? Брен, это я.
Голос из холла:
— Как потренировался?
Он провел меня на маленькую кухню, выкрашенную в веселенькие желтые цвета Перед электрической плитой, помешивая что-то в кастрюле, стояла молодая девушка.
— Рыбные палочки и яблочный пирог, если ты не… — Она обернулась — длинные светлые волосы и прическа совсем как у матери.
Улыбка исчезла с лица Бренды Чедвик. Она уронила деревянную ложку и прикрыла выдававшийся живот руками:
— Кто это?
Доусон успокаивающе поднял руки:
— О’кей, не волнуйся, я все объясню.
— Да уж объясни, пожалуйста!
Передо мной на столе стояли чашка горячего чая с молоком, тарелка рыбных палочек, картофельное пюре и макароны-колечки. Все остывало, в то время как Доусон и Бренда с волчьим аппетитом уничтожали свой ужин.
Бренда отправила в рот последние макаронинки, выпрямилась и погладила выступающий живот:
— Сами понимаете, мы не могли остаться. Если бы мать Доусона узнала, что я беременна, она убила бы и меня, и нашего ребенка.
— Пришлось убежать.
Доусон покачал головой и обнял ее за плечи:
— Ты маму не знаешь. Она бы нашла нас, где бы мы ни прятались.
Великолепно. Я отодвинул в сторону свою тарелку:
— Но только не в том случае, если она подумает, что Бренда уже мертва.
— Почему я и сказал, что видел, как Бренду похитили. — Он уставился на свои руки. — Мама не всегда была такой, она такой стала после того, как искалечили отца…
Все очень просто — обычная работающая мать, присматривающая за семейным бизнесом.
Бренда внимательно посмотрела на меня:
— Это была моя идея. В газетах напечатали открытку девочки из Инвернесса, и мы сделали похожую фотографию.
— Итак, вы подделали похищение, подделали поздравительную открытку и нашли в Глостере квартиру, в которой можно спрятаться.
Доусон кивнул:
— Мужчина должен заботиться о своей семье.
Пapa тринадцатилеток играет в семью. По-видимому, у них это надолго.
Бренда улыбнулась ему:
— Знаю, что это совсем немного, но зато это наше. Доусон слегка приворовывает у своей мамы каждую неделю, этого хватает, чтобы платить за аренду и покупать вещи для ребенка.
— Я кладу деньги на банковский счет. Скоро у нас будет настоящий дом.
Зазвонил мой мобильный телефон. Доусон и Бренда вздрогнули. Я дождался, когда звонок переключится на голосовую почту.
— А как насчет твоих отца с матерью? — спросил я.
Она опустила голову:
— Если все так и останется, она им тоже ничего не сделает.
После ужина Доусон помог мне пройти в ванную. Я сел на край унитаза. Бренда разрезала и сняла с моей ноги потертый пластиковый мешок, а потом упаковочную ленту под ним. Полотенце было темно-красным от крови, оно упало в ванну, расплескав но ее бортам маленькие капли крови.
— О господи… — Она облизала губы, потерев друг о друга кончики затянутых в резиновые перчатки пальцев. Взглянула на капающее месиво из кожи и упаковочной ленты. — Хотите, чтобы я сняла ботинок, или, может быть, я лучше его разрежу?
Сейчас в ванной комнате пахло фейерверком и кровяной колбасой.
— Срезай. Все равно он испорчен.
Я закрыл глаза и стиснул зубы. Куски ботинка со стуком упали в ванну.
Металлический звук. Шипение. На ступню полилась теплая вода.
Приоткрыл глаза.
Бренда водила туда-сюда по ступне душевой лейкой, смывая толстые комья свернувшейся крови.
— Давай, Брен, у тебя получится…
Она надула щеки и сморщилась.
Сквозь красное и черное проглянула розовая плоть. Ступня опухла и раздулась, словно от осиного укуса, в самом ее центре, примерно в дюйме от того места, где она переходит в пальцы, была небольшая дырочка, не больше обычной горошины. Солнышко с лучиками, которым было отмечено входное отверстие нули на ботинке, было и на ноге. В кожу впились черные пороховые точки. Из распухшего месива торчали маленькие осколки кремового цвета. Кость.
Изнутри, окрашивая воду, сочилось розовое.
Она взглянула на меня:
— Шью я не очень хорошо, но зато у меня есть дезинфектант?..
— Просто промой и перебинтуй, этого будет достаточно. — Я попытался улыбнуться, пока кровь стекала в ванну. — У тебя отлично получается. Ты будешь хорошей матерью.
Ну что, гангрена мне вроде больше не угрожает.
Струи дождя мерцали в свете уличных фонарей.
— Мне правда очень жаль, серьезно. — Доусон переступил с ноги на ногу. — Вы сюда приехали из-за нас, и мне очень жаль, что я не могу помочь спасти вашу дочь. — Он порылся в кармане и достал маленький пластиковый пакет с дюжиной маленьких таблеток на дне. — Амфетамины… но крайней мере, за рулем не заснете. И еще я залил полный бак бензина.
Я взял таблетки, положил в карман:
— Не нужно приворовывать товар у своей мамаши, кто-нибудь может заметить.
Он вздернул подбородок:
— Мужчина должен заботиться о своей семье.
— Смотри, накажут тебя родители. — Я сел за руль «рено». — Ты хороший парень, Доусон, постарайся не стать похожим на свою мать.
Он ухмыльнулся мне:
— Не беспокойтесь, я дерьмово выгляжу в колготках.
Фары осветили противоположную сторону дороги, оставив за собой мерцающий след, который пульсировал в одном ритме с моей продырявленной ногой. Не очень-то легко было вести машину, нажимая на газ и тормоз одной левой ногой, но я справлялся. Пока. Бешено колотившееся сердце не хотело успокаиваться, как бы я ни скрипел зубами. Чертовы амфетамины. Да и высокое давление совсем не то, что нужно для дырки в моей ноге. Но, по крайней мере, я все еще ехал…
