На Лейпцигерштрассе Наташа увидела перегородивших улицу людей из Народной полиции в длинных пелеринах зеленоватого цвета, с пистолетами на поясе. За ними темнели массивные силуэты советских танков с торчащими вверх стволами пушек. Дым, поднимавшийся над обуглившимися останками сожженных киосков, зависал во влажном воздухе. С бьющимся сердцем молодая женщина застыла на месте.
— Подонки! Бандиты! — кричали из толпы стоявшим в оцеплении, которых так же сильно боялись, как и ненавидели.
— Не стреляйте по рабочим!
Отчаявшись, молодые люди стали собирать камни, которые затем полетели в сторону танков. Когда один из полицейских выстрелил в воздух, толпа пришла в ярость. Наташа стала торопливо отступать. В горле пересохло, в висках стучала кровь. Осмотревшись, она не поверила своим глазам: двое молодых людей сорвали красный советский флаг, установленный на Бранденбургских воротах. Трясущейся рукой она достала из сумки фотоаппарат. Даже если она не была такой способной и умелой, как отец, такой момент она пропустить не могла, как и любой другой журналист. Перевозбужденная толпа колыхалась вокруг. От чьего-то сильного удара локтем в грудь она задохнулась и сложилась вдвое, а когда снова пришла в себя, то увидела, что манифестанты уже рвут флаг в клочья. Наташа, глядя в видоискатель камеры, стала фотографировать. Кто-то поднес зажигалку к разодранному на лоскуты флагу, и тот вспыхнул. Горький дым попадал в горло. Башни танков стали медленно поворачиваться в их сторону.
— Они идут! — кричали люди.
Раздались выстрелы. Люди в панике бросились в разные стороны. Тысячи манифестантов толкались, спотыкались, падали. Это напоминало огромную волну, похожую на те, что рождаются в морских глубинах, накрывают вас и мешают вам дышать. Испугавшись, Наташа побежала, но вскоре поняла, что совершенно потеряла ориентацию. Не отдавая себе отчета, она подходила все ближе к оцеплению.
Аксель и Фриц были среди тех, кто жег советский флаг, содрогаясь от страха и волнения. Заметив маневрирование танков, они вместе со всеми бросились бежать, спускаясь по авеню Унтер ден Линден. Но тиски сжимались. Танки окружали их, появляясь отовсюду. Фриц подобрал кусок фанеры и поднял его высоко над головой.
— Ты с ума сошел? — крикнул Аксель, видя, что товарищ направился в сторону одного из Т-34.
— Пусть они убираются! — отчаянно крикнул в ответ Фриц, выпучив глаза. — Пусть оставят нас в покое!
Несколько секунд Аксель стоял словно оглушенный. Для него время остановилось. Сцена была не такой апокалипсической, как несколько лет назад, но танки были теми же самыми, равно как и сидящие в них враги. Ему показалось, что он даже чувствует тот же вкус пыли и пепла. Он снова вспомнил разорванные на куски тела своих товарищей.
— Фриц, нет! — заорал он, стараясь ухватить его за руку, но молодой каменщик вырвался.
Окруженный демонстрантами, танк закрутился на месте. Потерявший равновесие Фриц упал прямо под гусеницы. Словно приросший к асфальту, Аксель не мог сделать ни шага. Ослепленный гневом и слезами, он больше ничего не видел и не слышал.
Дмитрию Кунину не удалось отыскать Наташу, и от этого его беспокойство только усилилось. Он начал с того, что стал звонить по телефону, уверенный, что непременно разбудит ее в половине пятого утра, но в ответ слышал лишь долгие гудки. Наконец он осознал всю бесполезность своих попыток. Переодевшись в штатское, он, примкнув в колонне манифестантов, пересекавших французскую зону, пошел к ней на квартиру, которую она снимала во французском секторе. Странно было находиться в толпе, слышать восхищенные крики зевак в свой адрес, получать цветы и шоколад, которые берлинцы западных секторов предлагали своим соотечественникам из советского сектора. Оказавшись недалеко от нужного места, он покинул колонну и поднялся по лестнице к двери Наташиной квартиры. Имя любимой женщины было написано на табличке над дверным звонком.
— Она не возвращалась ночью, — услышав его стук, сказала соседка, окинув его подозрительным взглядом.
Нацарапав Наташе записку, он просунул ее под дверь и ушел крадучись, со сжимающимся сердцем, словно преступник. На улицах неспокойно. Все контрольные посты покинуты. Говорили, что некоторые полицейские из восточного сектора дезертировали. Снова переодевшись в форму, Дмитрий думал о том, что Наташа находится где-то в самом эпицентре бунта, который может перерасти в гражданскую войну.
Приказ из Москвы пришел в Карлсхорст в срок. По подсчетам, количество восставших восточных немцев достигло миллиона человек. Так как немецкое коммунистическое правительство потеряло контроль над ситуацией, отдав власть улице, советский комендант столицы объявил чрезвычайное положение.
Дмитрий находился на одном из грузовиков с мегафонами, которые призывали жителей успокоиться, разойтись и не собираться в группы более чем по три человека. Комендантский час установлен с девяти часов вечера. Неподчинившиеся будут расстреляны. Танкисты получили приказ рассеять манифестантов на больших площадях и широких проспектах. На узких улочках и в переулках за них принималась советская пехота и полицейские, которые уже не колебались, применять ли оружие. Густой черный дым поднимался над крышами. На Потсдамерплац горел Коломбусхаус.
Дмитрий пришел в отчаяние. Вокруг него были только гражданские: женщины, подростки, мужчины. Несколько трупов лежало неподалеку. К своему большому удивлению, он видел, что кое-кто из русских солдат отказывался стрелять по толпе. Он не сомневался, что они будут сурово наказаны. Но что его больше всего угнетало, так это жестокость, с какой немецкие полицейские избивали своих соотечественников, которых им удавалось настигнуть. Бездушно. До смерти. С азартом охотников, травящих дичь.
В рассеивающейся толпе стоял растерянный молодой человек в разорванной белой рубашке, с испачканным кровью лицом. Он неотрывно смотрел на надвигающийся на него танк. Дмитрий увидел раздавленное тело. Ему знакомо было это состояние, когда человека вдруг поражал паралич, лишая его способности двигаться и защищаться. Дюжина полицейских уже бежали к юноше, размахивая дубинками. Но юноша не двигался. «Сейчас они схватят его, — подумал Дмитрий. — Даже если не забьют до смерти, то упрячут в тюрьму, и один Господь знает, когда он оттуда выберется». Не раздумывая, он спрыгнул с грузовика и побежал, не спуская с парня глаз. Паника была такая, что он слышал, как дрожит под его ногами земля от топота бегущих людей. Никто из восставших даже не обратил внимания на его военный мундир. Он налетел на двух манифестантов, и они, все трое, покатились по земле. Поднимаясь, он обронил фуражку. Молодой человек по-прежнему оставался на месте. Когда полицейские были всего в двух шагах от него, Дмитрий схватил его за руку.
— Он со мной! — крикнул Дмитрий, потом потащил его к ближайшей двери.
Парень спотыкался и несколько раз чуть не упал. Он как-то потяжелел. Голова безвольно болталась из стороны в сторону. С большим трудом Дмитрий дотащил его до относительно безопасного места.
— Уходи отсюда! — приказал он, встряхивая его. — Тебя здесь убьют!
