— Поедем со мной в Англию, — сказал он.
Абигайль закрыла глаза — казалось, она предвидела эти слова и боялась их.
— Не могу, — выдохнула она.
— Почему?
— Я американская шпионка.
— В Англии никто об этом не знает!
Абигайль покачала головой; этим движением она словно бы подчеркивала несостоятельность его довода. Она была прозорлива, давно работала на секретную службу и умела просчитывать ходы.
— Предположим, я уеду в Англию. Американцы сочтут меня предательницей. Все, что они должны будут сделать, — выпустить несколько газет с разоблачительными статьями. Думаю, после этого англичане не станут со мной церемониться. Даже если я поклянусь, что теперь я на их стороне. Да и потом, я не собираюсь никуда уезжать.
— Ты не хочешь ехать со мной в Англию?
— Я хочу быть с тобой, дорогой, но я не могу поехать в Англию. Я бы никогда не смогла жить в стране, которая так обращается со своими колониями. Не пройдет и года, как меня арестуют за революционную деятельность.
Абигайль шутила, но Исав знал, что она права. Она никогда не будет счастлива в Англии.
— Лучше пойдем вместе к американцам, — сказала Абигайль.
Исав уставился на нее как на сумасшедшую.
— Ага, у них там как раз припасена для меня петля, и они мечтают затянуть ее на моей шее, — отчеканил он.
— Но если я скажу им, что ты меня защитил, если ты поможешь мне выбраться из Нью-Йорка, они, возможно, будут…
Тряхнув головой, Исав резко прервал ее:
— Это говорит твое сердце, а надо руководствоваться здравым смыслом. Вашингтон не так сильно любит меня, как ты.
Абигайль засмеялась.
— Никто не любит тебя так сильно, как я.
Любовь снова их объединила. Исав нежно прижал голову Абигайль к своей груди, она же обвила его руками.
— Так бы и стояла всю жизнь, — прошептала она.
— Думаешь, застав миссис Маттесон и мистера Моргана в такой позе, все растрогаются и оставят их в покое?
— Ну хотя бы на минутку ты можешь быть серьезным? — запротестовала Абигайль и, отстранившись от Исава, взглянула ему в лицо.
Он отвел с ее глаз прядь светлых волос.
— Слишком тяжело.
— А это улучшит твое настроение? — Она привстала на цыпочки и поцеловала его.
Стоя у пылающего жаром камина, отгородившись от всего мира, они обнимались, целовались, болтали и снова целовались.
— Неужели в этом мире для нас нет местечка?
— Есть, у камелька.
— Ненадолго. Американцы наступают.
Вернувшись к себе, Исав почти физически ощутил, как растворится в гнетущей пустоте огромного особняка накопленное им за день общения с Абигайль душевное тепло. Этот мертвый дом оживал лишь под его шагами, свет горел только там, где он его зажег. И больше — никакого движения. Как много значит для атмосферы дома человек! Взять хотя бы эту комнату. Когда Андре был здесь, подле Исава, она была полна жизни и веселила глаз. Такой ее делал Джон. И вот та же комната, но без него. Пустота, сиротливость, грусть.
«Можно ли то же сказать о странах? Станет ли без Абигайль для него домом Англия? Станет ли без нее любое другое место домом? И какие существуют варианты? Долина Огайо? Художник и бухгалтер в схватке с индейцами? Создают цивилизацию в лесной глуши? Они не выживут. Может, район Карибского моря?
Или Франция? Но во Франции монархия; Абигайль и там будет делать революцию?»
Беспросветная тоска медленно накатывала на Исава. Они с Абигайль были бесприютны. Ни страны, ни дома. «Родившиеся под несчастливой звездой…» Так, кажется у Шекспира. Ромео и Джульетта. Совсем, как они с Абигайль. Только вместо Монтекки и Капулетти — американцы и англичане. Все одно, семья ли, страна — итог тот же. Им с Абигайль не позволят открыто любить друг друга.
Что-то неправильное было в самой основе этого мира — мира, который не может позволить такой безобидной душе, как Джон Андре, дожить до старости. Что-то дурное происходило с правительствами, уничтожавшими ради разрешения споров граждан своих стран. Что-то жестокое было в самом бытии, если два любящих существа не могут соединиться.
И тут Исаву на глаза попалась их фамильная Библия. Внезапно молодой человек осознал, что его знание Священного Писания лишено основательности. И еще: он не пропустил Библию через свое сердце. С юности он слышал о грехе, о его последствиях, но это было для него чистой абстракцией. Теперь это затрагивало его лично. Последствия греха — вот они, реальные и разрушительные.
Исав поднялся со стула, взял в руки Библию и поднес ее к свету. На титульном листе стояли имена:
«Энди Морган, 1630, Захария 4:6.
Кристофер Морган, 1654, Матфея 28:19.
Филип Морган, 1729, Филиппийцам 2:3,4.
Джаред Морган, 1741, Иоанна 15:13».
Короткий список. Неужели он таким и останется? Неужели мечте Энди Моргана пришел конец? Что и говорить, будущее Морганов очень и очень туманно. У Джареда Моргана только двое сыновей, и, похоже, ни одному из них не удастся обзавестись детьми.
У Джейкоба есть жена, но его время на исходе. Исав вздохнул. У него есть время, но нет жены. Исаву стало горько за отца: Джаред так мечтал продолжить семейную традицию — передать Библию одному из сыновей. Исава всегда интересовало, кого из них двоих выберет отец. Но теперь это не имело особого значения. Записей в этой книге больше не будет.
Исав остановил взгляд на стихе, указанном подле имени отца.
— Иоанн 15… стих 13… — бормотал он, судорожно переворачивая страницы. Палец заскользил по листу. — 11,12, 13… — Палец остановился, глаза впились в нужные строки. — Нет! — Молодой человек отдернул руку, словно прикоснулся к пламени. Он поднял глаза к небу и закричал: — Нет! Нет! — Исав захлопнул Библию и столкнул ее с колен. Не помогло. В его голове продолжали звучать прочитанные строки. — Нет!
Внезапно Исав услышал густой голос отца, вновь и вновь повторяющий только что прочитанный стих.
«Что это? Приказ? Просьба? Просьба отца».
Морганы могут быть спасены. Исав может спасти их. Только он.
— О! Господи, нет!
Какая-то неведомая сила швырнула его колени, прижала к полу… Молодой человек отчаянно разрыдался. «Это несправедливо. Не теперь. Он только что нашел Абигайль. Это несправедливо!»
Но голос отца вновь и вновь повторял:
«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».
До глубокой ночи Исав мысленно вел с отцом спор. «Ты требуешь от человека слишком много. Как ты можешь просить меня об этом? Ты же знаешь, что Джейкоб сделал со мной. Он и его головорезы чуть не повесили меня в Бостоне! Он стрелял мне в ногу! Неужели ты хоть на мгновение допускаешь, что Джейкоб сделал бы то же самое для меня? Нет, конечно! Разве он пришел ко мне в тюрьму? Нет! Его волновали только интересы континентальной армии! Как ты можешь просить меня об этом?»
