От хриплого звука ее голоса по телу Ская снова побежала волна желания.
— Я имею в виду — во время этого. Это было прекрасно. Очень сексуально. — Берри приподняла голову, чтобы взглянуть на Ская. — Очень приятно и необычно.
Для Ская это тоже много значило. Он никогда еще не целовал женщину — по-настоящему, страстно — во время полового акта. Наверное, Берри не поверит ему, если он скажет ей об этом. Прошло слишком мало времени со дня их знакомства, чтобы говорить ей о таких вещах. И, честно говоря, слишком мало, чтобы ощущать чувства, которые он испытывал к женщине, встреченной им всего четыре дня назад. Но все было именно так, и с этим ничего нельзя было поделать.
Глядя сейчас на Берри, Скай думал о том, как чертовски здорово было бы просыпаться рядом с ней каждое утро. При мысли об этом у него больно саднило где-то внутри, но желание от этого не становилось слабее.
— Скажи мне, — потребовала Берри, — где ты научился таким неприличным словечкам? В армии?
— Вот черт! — простонал Скай. — И что же я говорил?
— Ты не помнишь?
— Я был слишком занят. Если мои слова показались тебе обидными, прошу прощения.
Берри лукаво улыбнулась ему.
— Да нет, мне даже понравилось.
— Хммм?
— Угу.
Они нежно поцеловались. Берри отстранилась первой и спросила:
— А шрам ты тоже заработал в армии?
Скай посмотрел на выпуклый, рваный шрам, рассекавший его бедро. Хорошо обученные хирурги попытались сделать его не таким заметным, но шрам все равно выглядел так, словно кожу вспороли старой, ржавой открывалкой, а затем зашили колючей проволокой.
— Я должен был тебя предупредить.
— Тебе неприятно говорить об этом?
Скай потер между пальцами мочку ее уха. Она была восхитительно мягкой, как и вся Берри.
— Афганистан, — коротко сказал он. — Мы были прикомандированы к отряду полиции, чтобы оказывать помощь в случае необходимости, но при этом не дразнить врага. Только талибам, наверное, забыли об этом сообщить. Мои ребята пришли в дом к парню, который работал у нас переводчиком, чтобы обсудить безопасность местной школы. Это была ловушка. Переводчик оказался талибом. А эти парни готовы на все, чтобы победить. В общем, вышла кровавая мясорубка. Мы убили их всех. Двух женщин. Одного ребенка, который выглядел лет на тринадцать. А из нашей группы выжили только я и еще один парень. Насколько я слышал, он все еще не оправился от психического расстройства. — Скай оторвал взгляд от мочки уха Берри и посмотрел девушке в глаза. — А мне повезло.
— Шрам болит?
— Иногда напоминает мне о своем присутствии. Но не очень часто. — Скай лукаво улыбнулся. — И совсем перестает болеть, если его погладить.
— А если его поцеловать?
Не дожидаясь ответа, Берри спустилась ниже, легонько провела кончиками пальцев по шраму, потом от колена к мошонке, а потом повторила этот путь губами, покрывая тело Ская легкими поцелуями. Он нежно дотронулся рукой до ее волос. Скай не собирался удерживать Берри, просто это было очень здорово — знать, что его израненное тело не вызывает у нее отвращения.
А губы Берри между тем переместились на его возбужденную плоть. И когда она взяла в рот головку его члена, все тело Ская запело.
— О боже! — он запустил руку в волосы Берри и потянул наверх. — Остановись, девочка!
Он легонько тянул ее за волосы вверх, пока снова не оказался с ней нос к носу. На лице Берри застыло растерянное выражение. Кажется, поведение Ская немного ее задело.
Скай провел пальцем по ее губам.
— Я очень хочу, чтобы ты сделала это, видит Бог. Это чертовски приятно, и через пять минут я наверняка крепко пожалею, что тебя остановил. Но ты должна знать кое-что.
— Что же? — смущенно спросила Берри.
— Я никуда отсюда не уеду.
— Что?
Берри явно ничего не понимала.
— Я не уеду из Меррита. Я приехал сюда, чтобы остаться. Многие удивляются, почему я здесь поселился. Про меня говорят, что мне не хватает честолюбия, раз я готов похоронить себя в этой дыре. Может быть, в какой-то степени они правы. Но главная истина в том, что, когда я оставил армию, я чувствовал себя смертельно усталым от вида крови и смерти, я устал смотреть, как люди умирают, и умирают в жестоких муках. Я хотел стать полицейским, я мечтал об этом всю мою жизнь, но меня не привлекала работа в большом городе, где жестокость встречается каждый день.
— Жестокость может проявиться везде, — сказала Берри, имея в виду Старкса.
— Да, но не как обыденное повседневное явление. Последние несколько дней стали исключением. А моя обычная работа состоит в том, чтобы поддерживать закон и порядок. Я делаю доброе дело. Конечно, мне приходится сажать нарушителей в тюрьму. Приходится врываться в наркопритоны. И иногда в результате этих рейдов бывают жертвы. Но мне не приходилось убивать женщину только из-за того, что иначе она убьет меня. Не приходилось взрывать парня, который еще слишком молод, чтобы бриться.
— Но это была…
— Война. На другом конце света. Я понимаю это. Но почитай газеты, Берри. Послушай новости. Я хочу быть там, где меньше шансов, что придется кого-то убивать. Я, может быть, — может быть, — подумаю о том, чтобы выставить свою кандидатуру на выборах, когда Драммонд уйдет в отставку. Но пост шерифа — самый высокий пост, который я готов занять. Я не хочу, чтобы ты приняла наши отношения близко к сердцу, а потом обнаружила, что я вовсе не такой, каким тебе показался, и не такой, каким ты хотела бы меня видеть.
Берри улыбнулась, но улыбка ее не была насмешливой.
— Как забавно, — сказала она.
— Мне так почему-то не кажется.
— Нет, действительно забавно. Вчера вечером мне практически то же самое сказал Додж.
— Боже правый, я начинаю говорить, как Додж?!
Берри повернулась к нему и пристроилась поудобнее.
— Они с мамой провели прошлую ночь вместе, — почти шепотом сообщила Берри.
— Думаю, не в первый раз.
— Он — мой отец.
— И как давно ты это знаешь?
Берри удивленно посмотрела на Ская.
— Так ты знал?
— Догадался.
— Но как?
— То, как он смотрит на твою мать, на тебя, не соответствует его образу в целом. Всех остальных на этой планете Додж с трудом переносит. Но вы с Кэролайн ему небезразличны. И это бросается в глаза. Было не так уж сложно выяснить причину.
Берри пересказала Скаю историю, рассказанную ей Доджем накануне вечером.
— Мне жаль Доджа, — закончив, сказала она. — Он совершил чудовищную ошибку. Но ведь он расплачивался за нее целых тридцать лет. Слишком долгое наказание за один проступок. И мне жаль маму. Додж был любовью всей ее жизни. А жить пришлось без него.
