— Мы все потеряли, — сказал Свинопас, когда они вышли на улицу.
— Что ты имеешь в виду? — не понял Шварц.
— Дом, который поджег Фауст, принадлежал булочнице. А ведь мы у нее квартировали.
— Тогда, значит, поджог был направлен против вас!
— Думаю, в этом нет никакого сомнения.
Маттеус Шварц притянул к себе Магдалену. Она не противилась, однако не ответила на его ласку.
— Имуществу и деньгам можно найти замену, — шепнул он ей.
— Если бы только это… — начала она, но осеклась на полуслове.
Шварц счел целесообразным не задавать лишних вопросов. Он чувствовал, насколько близко к сердцу она принимает все события.
Вместе они направились в «Преисподнюю», прошли по мосту через реку, и в нос им ударил едкий запах. От дома булочницы осталась куча пепла, из которой торчали обугленные балки.
— А может, так оно и лучше, — прошептала Магдалена себе под нос. Венделин понял, что она имела в виду. Лишь Шварц терялся в догадках.
В гостинице «У бирюка» тучный хозяин принял их с подчеркнутой любезностью. Маттеус Шварц послал его к торговцу одеждой в квартал Занд, дав наказ заново экипировать женщину и мужчину среднего роста, причем сделать это еще сегодня.
Трактирщик поинтересовался, что делать с багажом улизнувших постояльцев. Едва ли можно было рассчитывать на возвращение Фауста и Эразма.
Шварц заметил, что с удовольствием взглянул бы на оставленные беглецами вещи. Вместе с Магдаленой они зашли сначала в комнату, где квартировал Эразм Роттердамский.
Дорожный багаж ученого был крайне скромен: пара панталон и черные чулки, присборенная на груди рубаха, складной пюпитр со всеми принадлежностями и стопка книг, перевязанная ремешком, которую венчало его собственное произведение Colloquia familiaria, то есть «Разговоры запросто». В комнате царил беспорядок, свойственный многим холостяцким жилищам.
Зато в комнате Фауста они столкнулись с идеальным порядком. Тюфяк был тщательно разглажен, одежда висела на крючке у двери и была аккуратно перекинута через спинку стула. В дорожном кофре, помимо белья, находились географическая карта, бумага и письменные принадлежности. Был еще сундук, обращавший на себя внимание прежде всего своим изрядным весом и тем, что его крышка была прибита гвоздями.
Шварц приподнял с помощью кочерги крышку и разразился хохотом:
— Честно говоря, я думал, что этот Фауст таскает с собой сокровища. И что я вижу? Камни, обломки — и все! Ты можешь мне это объяснить?
Магдалена пожала плечами.
— Смотри, — сказал Шварц и показал на внутреннюю сторону деревянной крышки. Там красовалась бегло сделанная сангиной запись: In aeternum tacent libri Johannis Trithemii suo loco domo Caesaris Henrici.
— Навечно молчат книги Иоганна Тритемия на своем месте в соборе императора Генриха. — Перевод с легкостью слетел с языка Магдалены.
Маттеус Шварц в восхищении склонил голову набок и удивленно поднял брови. Потом произнес:
— Странные люди эти чернокнижники. Всему предпочитают загадки и с легкостью усложняют простейшие вещи.
За вечерней трапезой, проходившей в зале трактира и состоявшей из вина, хлеба и сала, Магдалена постепенно снова пришла в себя. Венделин попрощался, сославшись на усталость и душевное смятение, которые делали его неспособным к беседе, и поднялся в отведенную комнату.
После третьей кружки Шварц осмелился задать вопрос:
— Ты помнишь нашу первую встречу в гостинице «Двенадцать апостолов» в Майнце?
— Когда ты посвящал меня в тайны денежных операций?
— Не только.
— Да, ты хотел взять меня на службу к Фуггеру. Я должна была развернуть торговлю тканями с Индией.
— От этого предложения я и сегодня не отказываюсь. Так каков твой ответ? У тебя было достаточно времени подумать.
Магдалена улыбнулась. Она посчитала слова Маттеуса предлогом.
— Там было еще кое-что. — Маттеус серьезно посмотрел на нее. — С самого первого мига, как только я тебя увидел, я почувствовал к тебе такую глубокую симпатию, которую до того никогда не испытывал. И эта симпатия росла день ото дня. Скажу тебе больше, она сводила меня с ума.
Какая женщина не растаяла бы от таких слов! Однако Магдалена лишь взглянула на Маттеуса и спросила:
— И как часто ты уже шептал женщинам на ушко эти слова?
Ее глаза лучились той прелестной гордостью, которая с самого начала очаровала его. Это была отнюдь не надменность, Магдалена прекрасно осознавала, что действует на мужчин неотразимо, и не скрывала этого.
— Еще ни разу! — ответил он на ее вопрос, предоставляя решить самой, верить ему или нет. И добавил почти робко: — Я две недели ездил по стране; забыв о долгах и процентах, я гонялся за своим счастьем.
Высокопарные слова Маттеуса поразили Магдалену в самое сердце. «Почему, — пронеслось у нее в голове, — ты противишься объяснению в любви мужчины, который мог бы иметь любую женщину, стоит ему только захотеть? Или именно это и есть причина?»
— Счастье, — задумчиво произнесла Магдалена. — А что ты понимаешь под счастьем?
Шварц на минуту задумался и ответил:
— Счастье — это когда ты полностью удовлетворен настоящим мигом, не больше. Но и не меньше!
— Это ты хорошо сказал. Ты доволен этим мигом?
Маттеус кивнул, нагнулся над столом и взял ее руку в свои.
— Не надо думать, что я чурался женщин, как монах-бенедиктинец. Мужчина, которому сопутствует слава и которого преследует молва, что он распоряжается большими деньгами, чем есть в казне у императора, нравится женщинам всех сословий. Иногда, признаюсь, мне было нелегко отказываться от даров, которые преподносились мне стройными красотками, говорящими двусмысленности.
— И ты всегда оставался непреклонен?
— Не всегда. Зачем я буду лгать?
Его искренность и честность нравились Магдалене. Помимо подкупающей внешности и безупречных манер в нем было много других достоинств. «Ты должна блюсти себя», — строго сказала себе Магдалена, сбитая с толку его попытками сближения.
— Ты дважды спас мне жизнь, — сказала она без всякой связи с предыдущим. — Я не знаю, как тебя благодарить.
— Ты же меня об этом не просила, так что нет нужды и благодарить. Я делал это добровольно и из лучших побуждений. Надеюсь, я тебе угодил. Только глупцы и святоши охотно расстаются с жизнью.
Магдалена была уже готова встать и пойти в свою комнату, ведь у нее был такой тяжелый день, как вдруг заметила, что он все еще держит ее руку, и не осмелилась, нет, не захотела забирать свою руку.
Они сидели молча, и вдруг их взгляды встретились. Маттеус будто прочел ее мысли:
