soir.[84]
Чуть замѣтная усмѣшка проскользнула по губамъ Катерины Николаевны.
— Позвольте, однакожь… вскричалъ Борщовъ, уже не на шутку начинавшій горячиться.
— Поль, остановила его Катерина Николаевна, — зачѣмъ-же тутъ спорить? Лиза высказала намъ свое впечатлѣніе. За этимъ чайнымъ столомъ мы его не измѣнимъ. Дитя мое, обратилась она къ Лизѣ: — ни Павелъ Михайлычъ, ни я, не станемъ, конечно, стѣснять васъ, заставлять васъ жить тамъ, где вамъ противно. Вы хотите ѣхать за-границу, конечно, за тѣмъ, чтобъ учиться?
— Да, рѣшительно отвѣтила Лиза.
— Вы обдумали, куда вы хотите ѣхать?
— Я думала и скажу вамъ…
— Хорошо, перебила ее Катерина Николаевна: — и когда-же вы хотѣли-бы ѣхать?
— Хоть завтра, если-бъ было можно!
Катерина Николаевна поглядѣла на Борщова. Онъ теребилъ свою бороду.
— Не слишкомъ-ли ужь быстро? проговорилъ онъ и заходилъ по комнатѣ.
— Я больше не буду объ этомъ просить, промолвила Лиза, собираясь уходить: — я не хочу, чтобъ вы безпокоились. Я не маленькая, доѣду и одна.
— Мы объ этомъ подумаемъ, отозвалась Катерина Николаевнна, слегка нахмуривъ брови.
— До завтра-то хоть подождите, сказалъ улыбаясь Борщовъ.
Лиза сохранила сосредоточенный видъ и, поблагодаривъ поклономъ за чаи, удалилась замедленными шагами.
— Нѣтъ болѣе дѣтей! вырвалось у Борщова.
— Что-жь тутъ разсуждать, сказала Катерина Николаевна и глаза ея, обращенные къ нему, имѣли какъ-будто вызывающее выраженіе.
— Какой дикій ребенокъ!
— Почему-же дикій? нѣсколько задорно спросила Катерина Николаевна: — ты точно на нее сердишься за то, что она такъ наивно и искренно пожалѣла объ насъ и объ нашихъ жалкихъ усиліяхъ…
— Это — неестественное резонерство въ ребенкѣ!
— Она не виновата, что умнѣе своихъ лѣтъ, да и никакого тутъ нѣтъ резонерства: она просто задыхается въ нашемъ Петербургѣ. То, что мы съ тобой маскируемъ, замазываемъ, то прямо реагируетъ на нее. Она такъ и говоритъ.
— Нельзя-же ей завтра ѣхать! Вѣдь она ребенокъ, правда, очень самонадѣянный, но все-таки ребенокъ; надо-же поручить ее кому-нибудь…
Катерина Николаевна встала и въ глазахъ ея промелькнула какая-то затаенная мысль.
— Мы это устроимъ, лаконически выговорила она: — волноваться тутъ не изъ чего, а грустно… Еще-бы немножко, если-бъ ты не сталъ съ ней спорить, она-бы сказала и намъ: чего вы тутъ сидите, изъ-за чего бьетесь, поѣдемте со мной!
— А тебѣ хочется туда? спросилъ вдругъ Борщовъ, быстро обернувшись.
— Куда? откликнулась Катерина Николаевна, останавливаясь въ дверяхъ.
— Я не знаю, — въ Швейцарію, что-ли, или дальше?..
Она, вмѣсто отвѣта, пожала плечами и оставила его одного въ столовой.
Всѣ трое разбрелись по своимъ комнатамъ и думали каждый по-своему. Лиза видѣла, что желаніе ея, такъ или иначе, будетъ исполнено. Она начала тутъ-же мечтать о своемъ отъѣздѣ. Ей вспомнилось озеро, гдѣ она, бывало, катается съ пріятельницами своими, маленьками американочками, сама гребетъ и поетъ съ ними пѣсенки… Поднялась погода, лодку ихъ сильно закачало, но имъ весело, всѣ хохочутъ, подпрыгиваютъ на мѣстахъ, когда волна поднимаетъ корму или носъ лодки… Вдругъ Лиза вспомнила про маму и ей стало такъ страшно, такъ страшно; но она не хочетъ показать американочкамъ, что боится. Она сжимаетъ губы и старается не смотрѣть на зеленыя волны… Она чувствуетъ, какъ ее бросило въ краску и потъ выступилъ у ней подъ кругленькой клеенчатой шляпкой…
— Домой, домой! кричитъ она имъ, а онѣ продолжаютъ хохотать…
Потомъ ей представляется садъ съ гимнастикой… сколько смѣху и дурачествъ. Всѣмъ такъ хочется лазить, кувыркаться, прыгать, кричать!
— А теперь я какая! думаетъ Лиза и чувствуетъ, что она ужасно постарѣла. — Ничего мнѣ не хочется и не будетъ хотѣться до тѣхъ поръ, пока я не уѣду изъ этой страны… Мнѣ и ученье стало противно. Madame Борщовъ говоритъ, что здѣсь я могу сдѣлаться très instruite[85]… Но здѣсь и въ классѣ такъ все morne et ennuyeux[86]… Какія мнѣ задавали милыя exercises, тамъ… заграницей! И какъ я любила заниматься histoire naturelle!…
И опять она видитъ себя въ горахъ съ большой палкой и въ желтыхъ ботинкахъ на толстыхъ подошвахъ. Черезъ плечо у нее зеленная жестянка, и за спиной-же держится сѣтка для ловли бабочекъ. Въ другой сумкѣ — съѣстное. Она карабкается съ своими подругами по узкимъ тропинкамъ, оступается, падаетъ, хватается за мшистые камни и опять падаетъ… Хототъ и визгъ! С верху, держась за тонкую ель, она, съ біеніемъ сердца, смотритъ въ темную разщелину, гдѣ камни, точно шеколадные, и полоски желтоватаго мха кажутся чудными змѣйками… Въ полдень привалъ, подъ тѣнью навѣса, у «танты Густэ», старой швейцарки съ серебряными волосами, круто зачесанными назадъ. «Тантѣ Густэ» — семьдесятъ лѣтъ, но она еще можетъ ткать шелковыя матеріи… Какъ она рада дѣвочкамъ, сейчасъ зашамкаетъ и засуетится, пойдетъ принесетъ молока и сыру, темнаго меду и вина, похожаго на розовый сокъ… Все это ужасно вкусно!.. Ѣдятъ и распѣваютъ… «Танта Густэ» дастъ по капелькѣ «киршвассеру», и эта капелька такъ и обожжетъ тебѣ нёбо и разольется внутри согрѣвающей струей. И опять наверхъ, за добычей козявокъ и травокъ, туда, откуда можно видѣть три кантона: и Цугъ, и Цюрихъ, и Люцернъ. Вдали Риги манитъ къ себѣ, внизу блеститъ озеро, и пароходъ съ красной трубой быстро скользитъ по водѣ, оставляя двѣ полосы пѣны…
А потомъ море на сѣверѣ Франціи, съ шумомъ, который она точно сейчасъ слышала, этичъ постояннымъ наплывомъ сѣроватыхъ волнъ, хватающимъ за сердце подъ вечеръ, въ свѣжую погоду. Въ четыре часа всѣ дѣвочки сбѣгутся въ фланелевыхъ костюмчикахъ… Сколько ихъ!.. Онѣ схватятся за руки и огромною «ronde», прыгая и голося, входятъ въ море, кружатся и привскакиваютъ, хохочутъ и визжатъ. Вотъ идетъ волна, ближе, ближе, у-уфъ! — и обдастъ всѣхъ и захватитъ дыханіе, а потомъ такъ весело! визгъ, хохотъ, болтовня еще сильнѣе!.. Все прилипнетъ, фланель шерститъ на тѣлѣ; хочется плавать… Вонъ стоитъ «maître-baigneur» [87], и поглядываетъ на нихъ искоса, улыбаясь и сложивъ загорѣлыя руки на широкой груди… Лизу приглашаютъ «faire la planche» и она тихо покачивается на поверхности воды, а солнце грѣетъ такъ сладко… Зазябли всѣ и кидаются на берегъ, гдѣ у каждой подъ голышомъ положенъ пеньюарчикъ… Вечеромъ въ девятомъ часу бѣгутъ на «plage» собирать «le varech», ищутъ морскихъ звѣздъ и всякихъ раковинъ, выковыриваютъ ихъ изъ скважинъ каменистаго дна, и ѣдятъ выдавленное нутро; рвутъ травы, съ усиліемъ тянутъ стебли морскаго тростника и обрываютъ его длинные и узкіе, темно-зеленые, точно атласные, листья. Работа такъ и кипитъ, всѣ возятся съ азартомъ и вдругъ, у-у-изъ! запоздалая волна подкатывается незамѣтно и обдаетъ дождемъ брызговъ… И какъ Лиза завидовала мальчикамъ… Они держались отдѣльно отъ дѣвочекъ, цѣлой бандой уходили далеко отъ берега, катались на
