Тур-ру-ра-а! – поет труба.
Всадник на черном коне не делает ничего, но воины, не добежав до него каких-то десяти шагов, вдруг валятся в горечавку и вереск. Один, другой, третий, десятый. Двадцатый. Словно им подрубили ноги. Подскакивает щит. Взлетает вверх меч, но не находится руки, чтобы снова поймать его.
Люди валятся друг на друга и лежат, не шевелясь, не издавая ни звука. Мертвы?
Те, кто бежит следом за первой волной, успевают остановиться. Всадник останавливается тоже, чуть тронув за гриву коня. Худое лицо его искажает усмешка. Глаза, голубой и карий, светятся недоумением.
– Глупцы! Вы можете быть со мной, – произносит всадник.
Конь делает шаг. Воины дружно начинают пятиться. Кто-то, запнувшись, предпочитает отступать на четвереньках.
– Я совсем не страшен.
Всадник наклоняет голову.
Отчаянный смельчак, видимо, мастер боя, отталкивается от земли и молчаливо взлетает к коннику. Тускло взблескивает клинок, каленым острием направленный одинокому ездоку прямо в горло. Вместе с мастером плывут по воздуху невесомые травинки, и Эльга через них видит, как за одно мгновение человек из живого становится мертвым.
Хлоп!
Ее начинает трясти. А всадник хохочет, вскидывая голову к небу, будто за похвалой к Кияну-копейщику, и, кажется, чувствует себя счастливым. Разные глаза его смотрят чуть ли не с нежностью на застывших воинов.
– Ну, как хотите, – говорит он.
От легкого хлопка ладонью по шее конь под ним фыркает, переступает через мертвеца и идет вперед.
Воины падают и бегут назад, к лагерю, к испуганной суете на холме, где трепещет вымпел. Они хрипят, кричат, воют, и кости их трещат, как лес в бурю. Мечи, нагрудники, щиты – все отброшено, все уже не нужно. Только это не спасает. Тут и там бегущие взрываются кровавыми фонтанами, и брызги крови красят еще живых.
Пух! Пух!
Всадник кивает хлопкам, как поздравлениям, и неспешно правит коня к палаткам. Ухмылка не сходит с его лица.
Конный отряд, вынырнувший из-за взгорка ему наперерез, кувыркается в траву, едва показавшись. Люди, кони, пики – все беззвучно зарывается в вереск на полном скаку.
Труба еще пробует – тур-ру-ра-а! – звать в атаку, но всадник, высмотрев трубача, качает головой:
– А ты-то чего?
И человеческая фигурка, сломавшись, катится по склону и застревает в стене палатки.
На вершине холма вспухает паника, столик опрокидывается, командирская палатка заваливается набок и вспыхивает от огня, видимо, установленной внутри жаровни. Впрочем, всадник никому не дает уйти.
Становится вдруг тихо.
Ветер подбрасывает лист с земли, и Эльга видит мертвецов, усеявших склоны, ложбинки и вересковые поляны по обе стороны дороги. Всадник оглядывается, какое-то время длинными пальцами расчесывает конскую гриву и улыбается:
– Славно…
Трава оказалась вырвана с корнем.
Бегут!
Эльга жадно, с усилием, вдохнула и разжала пальцы. Травинки посыпались на платье. Небо выгнулось голубой чашей с остатками облачного молока. Вопросительно склонились, прошелестели листьями ветви: все ли в порядке, хозяйка? Но разве что-то могло быть в порядке?
Эльга мотнула головой и легла.
– Еще, – попросила она.
Страшно, затрепетал лес.
– Мне тоже, – сказала Эльга.
Помедлив, в зябком шелесте сомкнулся перед глазами узор.
Городок вылепился маленький, опустевший. Беленые домики. Серая черепица. Мастер смерти въезжает в распахнутые ворота под приглядом лип, вишен и рассевшихся на крышах ворон. Его черный конь топчет копытами тряпки и битую посуду.
– Эй! – кричит мастер, ухмыляясь. – Где все?
Тишина.
– Встречайте господина!
Скрипит ставень. Покачивается на веревке белье. В отдалении, за поворотом кривой улочки, кто-то бросается улепетывать во все лопатки. Шлепают по камням босые ступни. Бег легок. Любопытный мальчишка, не более.
– Сейчас, – улыбается всадник.
Рука его взлетает, и бег обрывается.
Эльге хочется верить, что невидимого мальчишку просто стало не слышно, что он перепрыгнул на траву, перебежал по мосткам, затаился. Но вишни шепчут другое. Мы можем показать, можем показать.
Не надо, просит Эльга.
Всадник движется дальше, пока не выезжает на площадь перед домом энгавра и зданием городского схода.
Здесь наконец он находит людей. Это старики, женщины, дети, пузатый человек в горжете начальника городской стражи. Человек тридцать. Их бросили. Возможно, они не успели убежать. Всадник печально качает головой. Его лицо складывается в гримасу жалости, только Эльга видит за ней совсем другой узор. Человек в серебристом плаще испытывает тайную радость.
Предвкушает.
– Вы.
Он показывает на стоящих ладонью.
– Вы можете служить мне.
Под его взглядом люди по одному, по двое опускаются на колени. Испуганные лица их светлеют надеждой. Прорываются звуки: кто-то рыдает, кто-то бормочет слова благодарности, кто-то бьет поклоны, и цепочка на шее звякает о камни.
Пузатый человек в горжете стражи кашляет, набираясь смелости, приглаживает усы и тянет вверх руку.
– Да?
Мастер смерти улыбается. Внутренний узор его страшен.
– Господин мастер! – произносит стражник-толстяк. – Мы будем рады служить вам днем и ночью и принимаем вашу полную власть над нами.
Всадник медлит.
– Это хорошо, – говорит он, – это мне нравится. Но я чувствую, как некоторые из вас желают мне смерти.
– Господин мастер!
– Не стоит выгораживать их, – морщится всадник, и ветер выворачивает серебристый плащ на нем черным подбоем наружу. – Или ты отказываешь мне в моем мастерстве?
Стражник бледнеет.
– Нет-нет, – трясет он щеками.
– Что ж, – говорит всадник, хмыкнув, – я помогу тебе с твоими сомнениями. Сейчас вы все по моей команде встанете, а те, кто останется лежать, они и есть мои враги, которых настигла заслуженная кара, то есть смерть.
Люди переглядываются.
– Я же все чувствую, – будто через боль улыбается мастер смерти. – И не советую меня проклинать. Вам же будет дороже.
– Господин мастер, – неуклюже кланяется толстяк, – мы просто вас боимся, и, когда узнаем вас получше, поверьте…
Всадник лениво отмахивается.
– Заткнись. Надоел.
– Гос…
– Что? – изображая интерес, наклоняется всадник.
