бы и более радикальные перемены. Но верхняя палата настояла на внесении реакционных поправок, неприемлемых для нижней палаты. Единственный способ провести первоначальные предложения – создание парламентских пэров. Любое подобное предложение терпело неудачу из-за убеждения, что кардинальные меры могут выпустить на свободу некие неконтролируемые силы, и потому исключались. Министры были убеждены, почти так же, как кайзер, что трехуровневая избирательная система являлась важнейшим оплотом против превращения империи в парламентскую демократию, и нет смысла делать то, что может подвергнуть ее риску. Самое большее, на что можно надеяться, – это «починить» ее на скорую руку, достижением соглашения. И как только стало ясно, что никакого соглашения не будет, от попыток «починки» быстро отказались.
После краха блока Бюлова Бетман начал «править партиями». На практике это означало поиски большинства везде, где он мог его найти. Только определенные тенденции, соединившись, ограничили его возможности. Среди социал-демократов все яснее становилась разница взглядов между революционным левым крылом, возглавляемым Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, которое стремилось к более активной борьбе против милитаризма, и ревизионистским правым крылом, возглавляемым Бебелем, Шейдеманом и Носке. Ревизионисты утверждали, что путь к власти лежит в убеждении нижних слоев среднего класса, что партия не является ни революционной, ни непатриотической. Ревизионизм окреп по мере повышения уровня жизни. Лучше оплачиваемые рабочие стали меньше интересоваться революцией (если у них вообще был настоящий революционный дух). Более того, постепенное развитие социального законодательства, которое продолжалось уже лет тридцать, начало оказывать отсроченное влияние. Пролетариат наконец почувствовал свое место в существующем обществе. Социалисты поняли, что для повышения собственной эффективности они должны организоваться. В 1906 году партийным секретарем стал Эберт. Он с удивлением обнаружил, что в канцелярии нет ничего – ни телефонов, ни пишущих машинок, ни архива. Но организация не только ключ к демократическому успеху, но также «источник, из которого консервативные воды втекают в демократический поток». Партийные лидеры, став оплачиваемыми функционерами, имели тенденцию перемещаться в нижние слои среднего класса. Все это означало, что социалисты перестали быть политическими изгоями. Коалиция между ними и некоторыми буржуазными партиями стала политической возможностью. Можно было ожидать, что, как только это произойдет, возможность министров настоять на своем в рейхстаге исчезнет и вся конституция рейха будет поставлена под вопрос.
Естественная связь с либералами была обеспечена социал-демократам прогрессивной народной партией, основанной в 1910 году для объединения трех осколков, на которые прогрессисты раскололись в 1890-х. На самом деле, пока между либералами и социалистами были серьезные разногласия, единство новой партии было под угрозой. Но хотя коалиция между либералами, прогрессистами и социалистами захватила правительство в Бадене, она не сумели материализоваться в центре. Препятствие не было только вопросом обороны, на который взгляды социалистов никоим образом не были постоянными. Еще в 1907 году Носке сказал, что «наша проклятая обязанность и ответственность – позаботиться, чтобы другие нации не обошли Германию». Реальная трудность заключалась в том, что, хотя либералы препятствовали интересам земледельцев (что разделяло их и консерваторов) и выступали за свободу совести (что разделяло их и центр), они, по сути, были партией промышленности и в качестве таковой проявляли нерешительность в отношении социальных реформ. В особенности они были против уравнивания рабочих и нанимателей в отношении таких дел, как союзы, забастовки и переговоры о заработной плате. Но установление такого равенства являлось важной частью социалистической платформы. Поэтому в конце концов была сформирована альтернативная коалиция не с либералами, а из комбинации прогрессистов, центра и социалистов. Именно она еще в 1895 году не допустила официального поздравления Бисмарка с 80-летием. Тот факт, что перед правительством маячили две альтернативы вместо одной, не сделал его жизнь проще. Но любая такая коалиция должна была быть ревизионистской (поскольку буржуазные партии не были готовы использовать насилие). Но разве можно было без насилия заставить консерваторов сдать свои позиции? А без поддержки среднего класса стали бы рабочие достаточно сильными, чтобы успешно восстать?
Выборы января 1912 года, незадолго до визита Холдейна, вроде бы создали долгожданную ситуацию. Социалисты увеличило число мест с 43 до ПО, став самой сильной партией рейхстага. Вместе с либералами и прогрессистами они имели 197 голосов из 391; с центром и прогрессистами – 243. Но во время избирательной кампании желание и готовность прогрессистов работать с социалистами оказалась ограниченной, а когда рейхстаг собрался, чтобы выбрать должностных лиц, либералы проголосовали вопреки традициям и лишили Шейдемана должности президента, которая, по обычаю, принадлежала номинанту от ведущей партии. В марте 1912 года либералы вывели двух представителей левого крыла из своего исполнительного комитета, развалили юношескую организацию, стали строже контролировать членов своей партии из парламентов разных германских государств и заявили о своей приверженности политике «позитивного сотрудничества со всеми буржуазными партиями». На какое-то время правительство могло опираться в своих решениях на большинство. А у реакционного законодательства стало меньше шансов, чем когда-либо.
Законодательство между тем фактически ограничивалось ростом армии и флота и финансами. Растущие расходы на оборону, нежелание социалистов увеличивать непрямое налогообложение, нежелание государств увеличивать свой вклад в имперский бюджет и опять-таки нежелание правого крыла увеличивать налоги на собственность – все это вместе существенно усложнило финансовое положение Германии. В 1913 году налог на прирост капитала был принят, несмотря на сопротивление правых и отдельных государств. Конечно, социалисты голосовали за него, и даже обсуждали налогообложение княжеских домов. Узнав об этом предложении, кайзер отправил Бетману телеграмму, в которой сообщил, что «немецкие парламентарии и политики неуклонно становятся грубиянами и хамами». Законодательная деятельность, по сути, прекратилась. В январе 1914 года министр внутренних дел открыто признал, что правительство считает его более или менее завершенной главой, и заявил, что нанимателям необходимо свободное пространство для достойной встречи иностранной конкуренции. В 1912 году на шахтах Рура произошла забастовка, а за ней еще одна – в доках Гамбурга. В обоих случаях наниматели приняли решительные меры, и из-за отсутствия солидарности в рядах рабочих забастовки закончились ничем.
В конце 1913 года большое волнение вызвало столкновение между военными и гражданскими в Заберне (Саверн), в Эльзасе. Там офицер, поддержанный своим полковником, подбил своих людей напасть на горожан. Гражданские лица, показавшие свое неодобрение, были схвачены солдатами и заключены под стражу. Генерал-губернатор был на стороне народа, но обнаружил, что не в силах контролировать военных. Он, как и военный командир, был ответственным непосредственно перед кайзером, который принял сторону военных и отказался дать аудиенцию генерал-губернатору. Потребовалась угроза отставки последнего вместе с высшими чиновниками, чтобы Вильгельм согласился что-нибудь сделать, но не сделал ничего – только отправил войска на маневры. У эльзасцев создалось впечатление, что гражданские власти не могут защитить их от
