Мы [в Нью-Йорке] играли множество разных вещей, у нас были готовы все наши ритмы и гармонии, а потом на сцене появился Паркер и показал, как это можно играть. И тогда мы все последовали за ним[1205].
В 1944 году Паркер записывался с коллективом Билли Экстайна и с Тайни Граймсом, гитаристом, работавшим с Артом Тейтумом; в начале следующего года он начал играть в составе небольших комбо с Гиллеспи, а после – и в коллективе самого Гиллеспи. Паркер в то время уже много сочинял; его темы, записанные Гиллеспи, ложились в основу совместных композиций. Гиллеспи позже вспоминал:
Я ему сказал: «Не сейчас. Давай завтра». – «Нет, – закричал Берд, – я не вспомню завтра то, что у меня сейчас в голове. Впусти меня». Моя жена заорала из другой комнаты: «Вышвырни его», и я послушно захлопнул дверь у Берда перед носом. Тогда Паркер стал играть мотив в коридоре. Я схватил ручку и бумагу и стал записывать все по другую сторону двери от него[1206].
В том же 1945 году группа отправилась на гастроли на западное побережье. Гиллеспи отлично представлял себе всю степень необязательности и ненадежности Паркера, а потому усилил группу вибрафонистом Милтом Джексоном, который должен был играть сольные партии в тех случаях, когда Паркер куда-то пропадал, – а в том, что это рано или поздно случится, не сомневался никто[1207]. Неприятности начались еще во время поездки на поезде – дорога занимала несколько суток, так что у Паркера кончился героин и наступила ломка; на станциях он порывался куда-то сбежать за дозой, так что его пришлось скрутить и напоить виски. По прибытии в Лос-Анжелес Паркер сразу связался с местными торговцами наркотиками. Публика поначалу приняла группу хорошо, но скоро была озадачена материалом, который исполнял коллектив, и перестала посещать концерты; теперь на них приходили только музыканты и толпа хипстеров, приехавшая вслед за кумирами из Нью-Йорка: последние оказались совершенно необузданной публикой, они лезли вслед за группой всюду и даже умудрились сорвать сессию звукозаписи[1208]. В итоге гастроли оказались короче, чем планировалось, а перед отъездом Паркер пропал. Гиллеспи долго искал его, но потом махнул рукой, оставил его билет на самолет в отеле на ресепшне и группа уехала. Паркер сдал билет и остался в Калифорнии. На этом их сотрудничество с Гиллеспи закончилось – они по-прежнему оставались друзьями, однако никогда больше не играли вместе регулярно[1209]. Паркер пробыл в Лос-Анжелесе более полугода, играя по вечерам в клубах и даже собрав группу для записи в студии; он был кумиром местных поклонников джаза. Однако из-за героина и алкоголя его состояние все ухудшалось, на записи он не мог собраться с мыслями, его фразировка становились все более путаной. В итоге однажды вечером он вышел из отеля голый, забрался на крышу автомобиля и сел там в позе будды. Он был арестован; суд постановил отправить его в психиатрическую клинку; друзьям его удалось лишь нанять адвоката, который уговорил судью не сажать Паркера в тюрьму и назначить минимальный срок[1210]. Паркер провел в клинике полгода и вышел оттуда практически здоровым – впервые за десять лет – и с намерением побороть зависимость[1211]. Однако, выжидая в Лос-Анжелесе, пока в Нью-Йорке ему организуют контракт, он вновь начал играть в местных клубах. Продюсер Росс Рассел, который, собственно, и нанял ему полгода назад адвоката, позже рассказывал:
Он тут же начал потягивать и уже через месяц был той же самой пропитой развалиной, которую я наблюдал в течение последнего года… вскоре он уже не мог держать в руках инструмент[1212].
Когда весной 1947 года он приехал в Нью-Йорк, он уже вновь употреблял героин. Гиллеспи дал ему еще один шанс вернуться в группу, но на первом же выступлении Паркер, мотая головой, начал играть что-то свое, не обращая внимания на остальных музыкантов, и Гиллеспи, поняв, что история повторяется, тут же уволил его[1213]. Тем не менее здесь Паркер ощущал себя знаменитостью: слушатели, особенно молодые, достаточно уже ознакомились с бибопом, чтобы объявить себя поклонниками этой музыки. У него был свой коллектив, в котором играли молодой трубач Майлз Дэвис и знаменитый барабанщик Макс Роуч; оба, впрочем, ушли в 1948 году, не вынеся его безответственности[1214]. Его крайне раздражало то, что, будучи звездой ночных клубов, он остается для большого мира «негром», то есть объектом безобразных запретов и диких предрассудков. Пианист Дюк Джордан рассказывал, как Паркер, отыграв в клубе концерт под восхищенные восклицания слушателей, вышел и отправился в бар неподалеку, где бармен назвал его «ниггером». «Паркер перемахнул через бар, чтобы проучить парня». Сегрегационные правила сохранялись еще долго: в 1949 году в Детройте был уволен диск-жокей, который на радиостанции «для белых» завел пластинку черного исполнителя, Нэта Кинга Коула[1215].