Для которого эта гора, возможно, и была воздвигнута.
Голос Сожженного снова становится сухим и слегка рассеянным. Как этот свет: на солнце медленно наползает облако. Яркость всего вокруг снижается, можно снять эту жесткую кепку, дать отдохнуть голове. Уф… вот так.
Сожженный продолжает. В зороастрийских текстах, говорит он, упомянута некая гора Бакуир. Внутри нее Афрасиаб устроил себе дворец. Не исключено, что эта была именно Чупан-ата. Пауза. И, прежде чем устроить себе этот дворец (Афрасиаб собирался с помощью него избежать смерти), он устроил саму эту гору. А может, одновременно возводил их. И гору, и дворец в ней.
– Почему просто не построить дворец? – продолжает Сожженный, уловив чей-то молчаливый вопрос. – Без горы? Афрасиаб, как и было сказано…
«Ужасный оборот», – думает Анна.
– …Как и было сказано, – зачем-то повторяет Сожженный, – пытался избежать смерти или хотя бы максимально ее отдалить. В принципе, – Сожженный морщит лоб, – это возможно. Нужно лишь задержать время.
– В каком смысле?
– Приостановить его немного. В горах время течет медленнее. На равнинах быстрее, такова природа времени. На заселенных равнинах – еще быстрее, чем на незаселенных. Быстрее всего движется в городах. Чем крупнее город, тем быстрее.
– Понятно, – кивнул кто-то. – Жизнь динамичнее.
– Это не время течет быстрее, потому что жизнь динамичнее. – Сожженный снова поморщился. – Это жизнь динамичнее, потому что время течет быстрее.
Сожженный оглядел экскурсантов. Убедившись, что все благополучно ничего не поняли, продолжил:
– Афрасиаб правил и жил в Самарканде… и чувствовал, как город поедает его время. Он мог, конечно, удалиться в горы, настоящие горы, или в пустыню… но оттуда трудно править. И тогда он решил создать себе гору здесь, недалеко от своего города…
64
Ночью они лежали на лоджии среди книг и горшков с цветами. Тут же стояли собранные чемоданы.
Из кафе поблизости шумела музыка.
Наверное, свадьба. Она посмотрела на часы. Почти одиннадцать. Зевнула.
У них с Сожженным свадьбы не было. Таким было ее условие.
Узбекская эстрада закончилась. «Разорви мою грудь, разорви мое сердце…»
– Слушай, это уже невозможно. – Она села на кровати.
– Сейчас закончат.
– Ты уверен?
Сожженный молчал.
Может, приподнял там, в темноте, брови. Сделал легкую гримасу.
– В Германии есть закон о тишине, – сказала хрипло.
Потрогала стоявший рядом чемодан. Уехать прямо сейчас, не дожидаясь утра…
– В древнегреческом «фонэ́» – звук и «фонэ́» – убийство, – сказал Сожженный.
– Какой правильный язык… Ты знаешь древнегреческий?
– Только пишутся немного по-разному… Что? Нет, не знаю. Матвей сказал.
Ее передернуло. Интересно, он заметил? Как сжались ее губы, дрогнуло плечо?
– А он… знал древнегреческий? – спросила безразличным голосом.
– Наверное, нет… Тоже кто-то сказал ему. Он любил охотиться на такие странные слова. Слово, которое беременно еще каким-то смыслом.
Ее губы снова сжались.
«Разорви мою грудь, разорви мое сердце, насыпь туда побо-ольше перца…»
– У них просто другой порог восприятия. – Сожженный приподнялся, диван скрипнул. – Другой порог чувствительности.
«Новая лекция», – подумала, разглядывая чемоданы. Он женился на ее ушах. Ему просто нужно было два отверстия для своих мыслей.
– Народ, еще не вышедший из состояния детства. Дети любят громкое. Отсюда и любовь к ярким цветам. То, что кажется взрослым слишком кричащим, аляпистым… Извини. – Он внимательно посмотрел на нее.
Она почувствовала его взгляд.
– Что ты хочешь? – тихо спросил из темноты.
– Чтобы прилетела еще одна гора и приземлилась на эту свадьбу.
– Ты просто им завидуешь… – Сожженный слегка обнял ее.
Она представила себя невестой в том гремящем зале. Невеста оказалась потной, глаза чесались от туши, на лице шевелилась вуаль.
– Сейчас лопну от зависти… Не надо, – отвела от себя руку Сожженного.
Не выпуская, чтобы он не обиделся, поцеловала. Его пальцы горько пахли мылом.
Снова подумала о невесте. Что с ней сделают, когда весь этот свадебный ад закончится. И она останется одна со своим… как она сейчас с Сожженным.
Ничего особенного не сделают. Потрогают, помнут, послюнявят. И оставят в покое.
– Кстати, я уточнила. – Она поднялась. – Имя автора – Рансмайр.
– Автора чего?
– «Летающей горы», романа. Кристоф Рансмайр.
Он кивнул.
– Тебе стоит почитать современную немецкую литературу, – сказала она и вышла.
На кухне нащупала баллон с питьевой водой.
Когда вернулась, музыка стихла. Сожженный всё так же сидел, голый и темный.
65
В самолете Сожженный напился таблеток и полуспал. Она смотрела в иллюминатор. Сожженный открыл глаза.
– Как голова? – повернулась к нему.
– На месте.
Значит, уже не так болит.
– Оста́ве его огнь… – посмотрел на нее. – А… ты кто?
– Твой ангел-хранитель. Что так смотришь? Крылья сдала в багаж.
Стали разносить завтрак.
– А не жена, – он улыбнулся, – а баба… Глупый палиндром вспомнил.
Завтрак оказался обедом; в самолетах всегда трудно понять, что они там толкают перед собой. Она выбрала курицу. И стаканчик вина.
– В других компаниях и такого не предлагают, – сказала в ответ на взгляд Сожженного, наблюдавшего, как она пьет. – Ничего, в Грузии напьемся настоящего.
Да, они вначале летят в Грузию, прямо сейчас (покажите, пожалуйста, весь салон… да, вот так). А потом на две недели в Турцию. В Эрфурте квартира будет готова только через двадцать дней. Эти двадцать дней они будут путешествовать. Так они решили (она решила). Пусть Сожженный немного увидит мир, всю жизнь просидел в своем Самарканде.
Стала рассматривать самолетный журнал. Убирали остатки завтрака слеш обеда. Шуршали, комкали, с пластмассовым стуком складывали.
В журнале тоже было почти всё про еду. Плов, самса. Перелистнула еще несколько тяжелых глянцевых страниц. Народные танцы. Вспомнила позавчерашнюю свадьбу, перелистнула дальше. Самарканд, Гур-Эмир.
– Да, – Сожженный откинулся на спинку. – Прошлое. Экспорт прошлого.
Она хмыкнула. Она уже привыкла, что им с Сожженным одновременно приходят одни и те же слова. Вначале удивлялась, потом привыкла.
– Ни современной архитектуры, ни современной музыки, – Сожженный раскручивал мысль. – Не говоря уже о будущем. Архитектуры будущего, танцев будущего. Только вот это.
– Не понимаю, к чему весь этот пафос… – Она зевнула.
Она правда хотела спать. Вылетели рано, и вообще.
– Я сам не понимаю, просто…
– Просто – всё непросто.
– …возник колоссальный дефицит будущего. Даже Штаты сократили его экспорт. А быть сверхдержавой, не экспортируя будущее, невозможно.
– Снова политика… Ладно, а Россия?
– Что – Россия? Тоже перегоняет прошлое. Прошлое в виде нефти. Прошлое в виде газа… В виде «традиционных ценностей»…
– А нефть при чем?
– Нефть – такое сгущенное органическое прошлое. Образовывалась десятки миллионов лет. Советский Союз был сверхдержавой, пока мог экспортировать будущее. Социализм как будущее всего человечества. Всеобщая грамотность, бесплатная медицина, права женщин… – Усмехнулся.
– Союз тоже экспортировал нефть.
– С семидесятых. Экспорт нефти рос, экспорт будущего падал. Последней страной, куда Союз пытался экспортировать будущее, был Афган. Но
