— Спасибо… лорд…
Парень неловко дёрнулся и взглянул на неё с сожалением:
— Жаль… Жаль, что ты не она.
И ушёл.
Мэй уже умчался вперёд и не заметил этого вначале. А когда обернулся, увидел, что сестра сидит на лавочке рядом с взрослым парнем. И рванул обратно. Пока бежал, парень ушёл, пройдя мимо него, а сестрёнка сидела, вся поникшая и со слезами на глазах. Он сел рядом.
— Прости. Обещал за тобой присматривать, а сам… Чем он обидел тебя?
— Ничем, — замотала головой, — мне просто стало грустно. Он кого-то мне напомнил. Из снов. Сидел такой… печальный-печальный, как рыцарь печального образа… помнишь, мама про него рассказывала? Смотри, что подарил… — она протянула брату браслет. Мэй посмотрел, потрогал пальцем, а потом вдруг сказал:
— Знаешь, а я заметил у него кое-что, он шёл и наматывал на руку…
— Что?
— Твой пояс от платья. Помнишь, ты потерла тогда в парке?
— Думаешь, это он, мой пояс?
— Может, и показалось, — тут же засомневался мальчишка.
Тут их и догнали взрослые. Которые сразу отругали неугомонных близняшек.
— Всё! Домой, только домой! — папа был неумолим, но, к их всеобщему удивлению, дети, переглянувшись, кивнули и, послушно взяв родителей за руки, пошли за ними.
Всю дорогу она повторяла про себя: “Рыцарь печального образа… рыцарь печального образа”.
Вернулись домой, к Грингу с Аннарэн, поздно вечером. Свою алвею Горыныч забрал по дороге, связавшись через кристалл. Люсьена была обеспокоена унылым видом дочери, поэтому сразу уложила её спать.
— Мне кажется, перегуляли мы, — с досадой сказала она, выйдя из детской. — Слишком много впечатлений.
Петрус не стал комментировать, чтобы не ругаться, но был полностью согласен с женой. Аннарэн разлила по кружкам чай и выложила остатки пирога. Все были несколько обеспокоены вялостью девочки.
— Мэйнард тоже спит? — спросила Анни у Енки.
— Вроде… не поняла. Уходила, он лежал под одеялом. А что?
— Вдруг он что-то знает. Мне кажется, у неё что-то случилось, но не хочет говорить.
— Обычно сразу рассказывает всё, что с ней происходит.
Неожиданно появившийся Мэй, потянул её за платье.
— Мам…
— Ой, не спишь? Обманул меня? Ну, как папа и предполагал, — она прижала мальчика к себе. — Есть что сказать?
Он кивнул. И зашептал ей на ухо. Все смотрели с возрастающей тревогой. Что могло случиться, что он не решается даже вслух сказать? Петрус не выдержал и взорвался, рыкнув:
— Мэйнард, говори вслух. Здесь все свои. Отсюда никуда это не уйдёт.
Мальчик выпрямился.
— Я не могу, — он вскинул подбородок, — я обещал Лоньке, что скажу только маме.
Петрус подёргал бровями и поинтересовался, снизив напор:
— Сказал?
Он кивнул.
— Возьми пирога для себя и сестры и иди. Тоже не спит?
Снова кивок. Ена вздохнула и погладила его по голове.
— Ну, поешьте и укладывайтесь уже. Я позже загляну.
Мэй забрал отрезанные куски пирога, а Петрус, прихватив две кружки, пошёл с ним.
Вернулся быстро.
— Не говорила ещё?
— Нет, тебя ждала. Как она?
— Ничего, нормально, взяла и пирог, и чай.
— Садись, — она потянула его к стулу около себя. — Итак, из того, что он мне нашептал, я поняла, что Лониэлла встретилась в парке… с Вовой.
Гринг подскочил:
— Как? Его отец сказал мне, что отправил сына в Москву, развеяться.
— Дети его не помнят, как я поняла, просто она подошла к нему, сама не понимая, зачем. И он ей подарил браслет из драконьей чешуи. Из этого я и сделала вывод, что это был Вова.
— И где браслет?
— У неё, разумеется. Я его не видела, кстати. Видимо, сняла. Ладно, зайду, надо будет как-то посмотреть на него.
Аннарэн, всё это время нетерпеливо ёрзая, наконец, сумела вставить своё слово.
— Как минимум, Вова влюблён в Лониэллу.
— Мам, ты что! С чего ты это взяла? Ему же лет двадцать, как минимум.
— Восемнадцать, днюха будет… шерд, уточнить надо, кажется, осенью, — сказал Гринг.
— Когда мы его переправили тогда сюда, у него выпала из книги бумажка какая-то и я подняла её. Так вот, там был рисунок Лониэллы, если что. И так нарисован, что я обалдела!
— Как? Как он её нарисовал? — снова зарычал Петрус, поднимаясь, но Гринг усадил мужчину обратно, — нормально нарисовал. Красиво. — Я бы сказала — выразительно и один в один. Глаза, губы, конечно, выделил. Я, как увидела, даже подумала, что это фотография.
— Нда… Кто бы мог подумать… — пробормотал граф.
— Ну, на самом деле, заметно было, что он её выделяет как-то. Но, чтобы так уж…
— Глаз не спускать с неё! Барон… Не могли бы узнать, где он на самом деле? — Петрус вытер вспотевший лоб салфеткой.
— Да что вы все так всполошились? Подумаешь, браслет подарил… Завтра уедем и всё, он тут, мы там, — Ена попыталась успокоить разбушевавшиеся страсти.
Гринг кивнул графу:
— Обязательно. Самому интересно. То ли меня его отец обманул, то ли его самого сын. Будет под моим неусыпным присмотром, обещаю.
Ещё посидев с полчаса, они разошлись.
Утром Ена зашла к детям. Они ещё спали. Видимо, вчерашние приключения их укатали так, что рано подниматься никак не хотелось. Она воспользовалась этим и поискала браслет. Ни на столе, ни на подоконнике, ни на тумбочке… В общем, всё обшарила, но его так и не увидела. Хм… На руке? Но вчера она её сама укладывала, не было ничего, заметила бы. Под подушкой? Тихонько проскользнула под подушку и нащупала что-то. Но вытащить не успела, Лониэлла завозилась и Енка быстро вытащила руку. Девочка открыла глаза и, увидев маму, улыбнулась.
— Мамочка! Доброе утро.
— Доброе, солнышко, — мама Йена поцеловала дочь и та, вытащив руки из-под одеяла, потянулась к ней, чтобы обнять и… Енка опустилась на кровать, чуть не застонав.
— Элечка, дорогая, что это у тебя на руке?
На её запястье красовалась татуировка. Такая же, как у Вовы. Она её помнила. Лониэлла посмотрела на свои руки с любопытством и, увидев то же, что и мама, округлила глаза:
— Я не знаю… Мама! Ой! папа… Он будет кричать и ругаться… я не знаю, что это!
— Ты помнишь, что вчера было в парке?
— Конечно! — она оживилась, — было так здорово! Там такой драконище был! Мы его на спор оббежали с Мэйкой три раза! Мне и мультики понравились. Хихи! — она зажала рот ладошкой, — и мороженого объелись. У меня потом живот болел… чуть-чуть совсем! Не бойся!
