маршрут проходил по новым для нас местам. Хэмптон уже не мог тянуть сани, и я передал ему запряжку своих щенят. Это вернуло мне свободу действий, и я мог исследовать и всесторонне изучить любой интересный объект, попадавшийся на нашем пути. Трудно забыть те испытания, которым подвергалось мое терпение за предыдущие шесть недель, когда я правил собачьей запряжкой. Ее вожак, по прозвищу Омар-паша, был весьма усердным, но сильно хромал. Маленькая Роза была кокеткой и предпочитала ухаживания ударам бича. По неизвестной причине Роза перестала расти, когда ей было всего несколько месяцев, и она была слишком мала для тяжелой работы. Дарки и Мисси были просто-напросто щенками, а последними шли два жалких заморыша, родившиеся этой зимой, — Фокси и Долли. У каждой собаки была своя сбруя из полос парусины, прикрепленная к саням одной постромкой длиной 12 футов. Ни одна из них не ходила раньше в упряжке, и все они проявляли изумительную хитрость и упрямство, чтобы избавиться от бича и работы. Собаки перегрызали постромки и прятались под санями или бросались на спину своей товарки с тем, чтобы оказаться в середине и в стороне от моего бича. Тут все постромки перепутывались и собаки сбивались в беспорядочную кучу. Это вынуждало поминутно останавливаться, снимать рукавицы и, рискуя отморозить пальцы, распутывать постромки. Однако я тоже оказался упорным и, не перебив ни одной собаке костей, все же заставил их много поработать.
Продвинувшись на семь-восемь миль дальше на север и безуспешно обыскав восточное побережье этой части материка, мы снова пошли в залив Барроу и, исследуя его целый день, не нашли никаких следов коренных жителей.
Вернувшись на берег пролива Симпсон, мы перешли через него и 24 мая опять оказались на острове Кинг-Вильям. Направившись к мысу Хершел, мы по пути тщательно исследовали все южное побережье. На видном месте к западу от мыса Глэдмен мы обнаружили гурий высотой почти пять футов. Хотя, судя по всему, этот гурий был сооружен уже давно, мы все же разобрали его камень за камнем и внимательно все осмотрели, разбив грунт под ним киркой, но так ничего и не обнаружили.
Наконец мы оказались на том берегу, по которому должны были отступать люди с кораблей Франклина. Разумеется, я на санях проехал по морскому льду вдоль всего берега, и, хотя снег, покрывавший землю, был так глубок, что поиски казались почти безнадежными, мы все же очень внимательно искали хоть какой-нибудь след, и это дало результаты. После полуночи 24 мая, медленно следуя вдоль гряды гравия у берега, с которой ветром сдуло почти весь снег, я вдруг наткнулся на останки человека, торчавшие из снега, и клочки одежды. Уже побелевший скелет лежал лицом вниз. Конечности и мелкие кости отделились или их отгрызли какие-то зверьки.
Разумеется, мы очень тщательно осмотрели это место, удалив снег, и собрали все лоскутки одежды. Мы нашли здесь записную книжку. Это вселило в нас большие надежды, что мы почерпнем из нее потом кое-какие сведения о несчастном владельце и бедственном походе пропавших судовых команд, но в тот момент книжка насквозь промерзла. Выводы, к которым мы пришли, кратко сводятся к следующему.
Погибший был молодым человеком, слабого телосложения и, видимо, выше среднего роста. Судя по одежде, он исполнял обязанности стюарда или вестового, ибо узел шейного платка был завязан свободно, что не дозволяется матросам и офицерам. Любая деталь одежды подтверждала наши предположения об его звании или служебном положении в экспедиции — синяя куртка, рукава которой были с разрезом, а обшлага — обшиты галуном, и шинель из толстого синего сукна с простыми пуговицами. Неподалеку мы нашли также щетку для одежды и карманную роговую расческу. Видимо, несчастный юноша выбрал путь по голому гребню, как наименее утомительный, и упал лицом вниз, в том положении, в каком мы его нашли.
Значит, старая эскимоска сообщила нам грустную правду, говоря, что «они падали и умирали на ходу».
Хобсон тоже побывал на западном берегу, и я надеялся найти от него адресованную мне записку с хорошими новостями на мысе Хершел. Тщательно обследовав прилегающую береговую линию, я с твердой и оправданной надеждой начал спускаться по склону. Вершина мыса Хершел достигает 150 футов и находится примерно в четверти мили от низкого каменистого мыска, отделяющегося от него. Покинув корабли, люди Франклина непременно должны были пройти близ этого места или пересечь его, как поступили мы. А сооруженный Симпсоном[109] гурий, местоположение которого было им известно, — он находился именно там, где кончались их собственные открытия, — давал удобный повод положить здесь какое-нибудь сообщение об их делах или оставить здесь часть своих полевых дневников. Такой повод они вряд ли упустили бы.
Однако то, что осталось от некогда массивного гурия, не превышало четырех футов в вышину. Южная его сторона была разрыта, а средние камни отодвинуты, как будто кто-то пытался узнать, что же за ними скрыто. Сбросив снег, покрывавший гурий, и несколько сдвинутых с места камней, мои спутники обнаружили широкую известняковую плиту. С трудом отодвинув эту плиту, а затем вторую и третью, добрались до грунта. Мы еще некоторое время продолжали нашу работу, разбивая заступом замерзшую землю, но ничего не нашли, не обнаружили мы также и следов пребывания европейцев.
Примерно в 12 милях от мыса Хершел я нашел небольшой гурий, сооруженный партией Хобсона. Под ним лежало предназначенное для меня письменное сообщение. Оказалось, что Хобсон дошел до этого места — самого крайнего пункта, до которого добралась его партия, — за шесть дней до нас. Он нигде не обнаружил обломков погибших судов и не встретил на своем пути эскимосов. Зато на мысе Виктория на северо-западном берегу острова Кинг-Вильям, им было обнаружено сообщение о судьбе экспедиции Франклина, которое мы так настойчиво искали.
Этот документ — печальная и трогательная реликвия, оставшаяся от наших пропавших друзей. Чтобы упростить изложение, я расскажу отдельно две истории, о которых в нем кратко сообщается. Прежде всего отмечу, что сообщение написано на печатном бланке, которым как правило, снабжаются исследовательские суда, устанавливающие направление течений: их обычно запечатывают в бутылках и бросают в море. На бланках оставляется пустое место для проставления даты и местоположения судна.
На бланке, найденном Хобсоном, имелась следующая надпись:
«28 мая 1847 года. Корабли ее величества
