деревне всех попросили выйти, и черные санитары осмотрели каждого пассажира на предмет сонной болезни и проказы.
Вскоре наш грузовик остановился прямо посреди гористой степи, откуда вдалеке виднелся стометровый водопад, падавший с крутого обрыва, но отсюда, издалека, выглядевший словно тоненькая серебряная нить на темном фоне гор. Дорога в этом месте разветвлялась на две, и возле развилки одиноко и затерянно стоял щит с неумело нарисованным на нем масляной краской планом местности. Французская надпись гласила:
«Въезд категорически запрещен. Закрытая зона гор Нимба».
Мы сгрузили свою поклажу, а грузовик поехал дальше. Из всего багажа мы выбрали только свои дорогостоящие фото- и кинопринадлежности и вместе с боем Джо потащились по выжженной солнцем степи, пока наконец не добрались до высокого кирпичного строения, крытого огромной соломенной крышей.
Африканский управляющий, говоривший по-французски, послал нескольких рабочих за нашим багажом, оставшимся прямо возле дороги. Прочтя наш «допуск», он сходил за ключом и отпер двери дома.
Нам открылся невиданный рай посреди дикой неисследованной местности. Удобные раскладушки, бензиновый движок, дающий электрический свет, огромный холодильник, работающий на керосине, две лаборатории, оснащенные микроскопами, фильтрованная вода, просторный холл с удобными соломенными креслами и настоящим камином, правда без дымохода. Дым из него просто поднимался к потолку и там на двадцатиметровой высоте таял где-то под соломенной крышей. Настоящий оазис в необитаемой глуши!
В «книге для гостей», в которой расписываются все ученые, посетившие сию обитель, я обнаружил, что являюсь первым «нефранцузом», попавшим в этот рай для исследователя.
Дом был расположен на склоне горы. С террасы просматривалась обширная долина, и, лежа в кресле, можно было любоваться величественными вершинами гор Нимба. Сразу же за домом начинался девственный лес. После обеда мы побродили по нему пару часов, а когда под вечер вернулись домой — о чудо! Я схватил Михаэля за руку:
— Слушай! Это кричат шимпанзе!
Наши сердца забились учащенно. Характерный крик доносился издалека, с облесенных склонов гор. Мы внезапно почувствовали себя так, словно мы снова дома, в нашем Франкфуртском зоопарке; до того знакомы и привычны были для нас эти звуки — переругивание и верещание обезьян. Ведь нам так часто и подолгу приходилось жить с этими существами под одной крышей! Достаточно вспомнить малютку Улу или Ова и Бамбу, которых мы взяли к себе в дом из разбомбленного Берлинского зоопарка и которые на целый год сделались членами нашей семьи. А сколько их потом было еще, этих маленьких и подростковых шимпанзе, находивших в нашей квартире приют, уход и ласку. Поэтому каждый звук, долетавший до нас из горных лесов, так ясно различимый в чистом прозрачном воздухе, был нам понятен и близок. Удастся ли увидеть их здесь?
Меня манила вершина высокой горы причудливой формы, находившейся, казалось, в непосредственной близи от дома: вот только протяни руку — и дотронешься до нее. Но это лишь казалось. По склонам горы карабкался вверх девственный лес, но до самой вершины он не добирался: там было голо и пустынно. Вершина имела округлую форму, лишь с одной стороны высились скалы в виде остроконечного шпиля. Гора поросла травой. Я оценил ее высоту примерно в 800 метров и решил совершить на нее восхождение.
На следующее утро черный управляющий дал нам нескольких провожатых в качестве носильщиков, из которых ни один, к сожалению, не говорил по-французски. Но зато проводником, принимая нас, как все здесь, за американцев, он отправил с нами человека, прибывшего сюда издалека, из английской колонии Золотой Берег. «Чужак» этот говорил немного по-английски и гордо сообщил нам, что, состоя на службе в английских войсках, «помогал защищать Европу от Германии». Однако вскоре выяснилось, что во время этой «защиты» он не выезжал из Африки, и велико было его удивление, когда спустя несколько дней я доверительно сообщил ему, что мы, между прочим, немцы… Но он не слишком смутился, у него были свои заботы: год назад он женился одновременно на двух женах, но ни одна из них до сих пор не забеременела. И он очень опасался, как бы они, если дело и дальше пойдет таким образом, от него не сбежали…
Мы пересекли степь, а затем, зайдя в лес, стали секачами прорубаться сквозь чащобу, поднимаясь все выше и выше по склону горы. В то время как на открытых пространствах горных склонов всегда дул легкий ветерок, здесь, в лесных дебрях, царила удушливая влажность. Мы карабкались вверх по отвесному склону, а ноги скользили и разъезжались в сырой гниющей листве. То и дело я вынужден был цепляться за деревья и лианы, чтобы не упасть. Больше всего меня беспокоило, как бы носильщики не поскользнулись и не выронили нашу ценную аппаратуру. Но они были ловчее меня, а через пару сотен метров лес уже кончился, уступив место высокому, по грудь, травостою.
Еще несколько усилий, и мы преодолели и это препятствие. Перед нами вырос головокружительный подъем «шпиля», заросший короткой жесткой травой. Наши спутники, не мешкая ни минуты, пошли на штурм этой вершины. Там, где склон становился почти отвесным, нам приходилось ползти на четвереньках. К этому прибавьте еще солнце, которое нестерпимо пекло…
Каждый раз, когда я видел перед собой острый пик и воображал, что мы уже добрались до вершины горы, оказывалось, что это всего лишь уступ и за ним высится следующий, еще более высокий. Я проклинал в душе свое дурацкое тщеславие, заставившее меня подняться на эту чертову гору, и охотнее всего повернул бы назад, но мне было неудобно опозориться перед своими африканскими спутниками. Нет уж, делать нечего — надо лезть дальше. Единственное, что меня утешало, это то, что за вершину горы зацепилось пышное облако и висело на ней, словно флаг. Так что нам хоть не все время приходилось печься под прямыми лучами безжалостного солнца.
Но какой же прекрасный вид открылся нашим глазам, когда мы наконец, пыхтя и обливаясь потом, добрались до самой вершины! Отсюда, сверху, просматривались одновременно и горные цепи Либерии, и Берег Слоновой Кости, и Французская Гвинея. Мы стояли и любовались этим невиданным зрелищем, обругиваемые парой гнездящихся здесь соколов, которые взволнованно описывали круги над нашими головами…
Когда я вижу привольные дикие местности, у меня всегда становится тревожно на сердце: как все это будет выглядеть через каких-нибудь пятьдесят лет? Ведь с каждым часом, и днем и ночью, на земном шаре становится на двенадцать тысяч человек больше!
Спуск был еще страшнее подъема. Я съезжал иногда сидя, чтобы не свалиться с обрыва. А рубашка на мне так взмокла, что хоть выжимай.
