Дежурившие там мужчины зашикали на женщин, и те спрятались.
— Да не бойтесь вы этих меринов! — подбодрил монашек князь. Он очень плохо говорил по-гречески и пересыпал свою речь латинскими и франкскими словечками. Тем не менее женщины неплохо понимали его. — Им вас ни попугать, ни потешить нечем. А у меня для вас запасены настоящие жеребцы! Вы небось стосковались по этому делу? Да, да, монастырская жизнь не сладкая штука! Меня самого хотели отдать в монахи, но я не пошёл. Может, зря? Как, курочки, мог бы я быть у вас аббатом?
— Только аббатисой, петушок! — раздалось в ответ на довольно сносной латыни. — У нас ведь женский монастырь!
Женщина, произнёсшая эти слова, без страха поднялась из-за укрытия и, встав во весь рост, с вызовом уставилась на князя. Какой-то воин постарался схватить её за руку и заставить спрятаться, но женщина отпихнула его:
— Прочь руки!
— Матушка! Матушка! — запричитали монашки. — Схоронитесь! Как ещё стрельнут в вас эти безбожники! Пожалейте нас, матушка! Идите сюда!
Настоятельница однако же не спешила выполнить просьбу сестёр. Оба уроженца Жьена достаточно долго прожили в Антиохии, чтобы понимать слова монашек. Однако, дабы доходчивее изложить собственные мысли, князь использовал Фернана.
— Эй ты, чёртов ублюдок! — обратился к нему Ренольд. — Слышишь, нас хулят? Что сказать им?
Грум построил фразу и растолковал её значение князю, тот захохотал и, коверкая слова, громко крикнул:
— В таких, как вы, мы стреляем без промаха. Через девять месяцев вы все убедитесь в этом! Сам Господь помогает нам в таких делах! Он, да простят меня Небеса, сам натягивает наши луки!
— Знаешь, прекрасный витязь, — усмехнулась настоятельница, — почему я ушла от мира? Надоело мне хвастовство мужчин. У вашего брата слов больше, чем дела. Послушать вас, так каждый такой жеребец, что и табуна ему мало, а на поверку...
Она не закончила и, махнув рукой, спряталась за стеной.
— Вот это да, государь! — ошарашенно проговорил Фернан. — Вот это сказала! Клянусь спасением, грифонам там не худо живётся!
— Похоже на вызов, ваше сиятельство! — покачал головой Ангерран, и не пытавшийся скрыть улыбку. — Однако я, прежде чем отважиться поднять перчатку, как следует проверил бы сбрую и загодя накормил коня.
— И меч не худо было бы заточить, — добавил грум.
— Я бы предпочёл положиться на копьё, — покачал головой бывший оруженосец.
Даже и Лука не утерпел, вставил своё слово в разговор людей: несколько раз громко гавкнул.
— Эй, вы, там! — на плохой латыни крикнул воин в высоком шлеме, который в верхней своей части в отличие от франкского больше напоминал по форме колпак. — Вы, франки! Перестаньте оскорблять женщин, если вы мужчины!
— Не помню, чтобы кого-нибудь оскорбил, — возразил Ренольд. — А что до того, кто из нас мужчины, так я бы на твоём месте помолчал. Видите, до чего довели вы ваших дам? Они, бедняжки, попрятались от вас по монастырям. Немудрено, если вы и с ними такие же удальцы, как в сече!
— Как ты смеешь, грязный варвар! — закричал воин, поднимаясь во весь рост и натягивая тетиву лука.
Ангерран сжал шенкелями бока коня, тот подался вперёд. Бывшему оруженосцу вовек не забыть науки — он и подумать не успел, как бросился закрывать господина своим телом. Так же машинально Ангерран поднял и щит. Стрела ударила в него и, пробив толстую кожу и войлок подкладки, чиркнула наконечником о кольчужное плетение рукава. Но у каждого своё оружие. Рыцари услышали, как рядом чавкнула ещё одна тетива, другая стрела, свистнув, помчалась к цели. Ромей-лучник схватился за лицо и рухнул со стены вниз, а Фернан не мешкая перезарядил свой арбалет.
Ангерран поспешил сказать князю, что надо поскорее уезжать в безопасное место. Ренольд же отпихнул от себя не в меру заботливого вассала и прокричал:
— Каждому своё. Для чистых грифонов у грязных варваров также стрел хватит.
Сделав знак Тонно́, чтобы тот унял зашедшегося лаем Луку, князь продолжал:
— А для вас, матушка, у меня есть специальный колчан. Клянусь, он не опустеет с заката до рассвета!
В это время за стенами раздался какой-то шум. До франков долетали лишь обрывки фраз. Ренольд отчего-то ждал появления настоятельницы, но кто-то замахал над стеной белым лоскутом материи и вместо матушки перед князем и его маленькой свитой предстал сам Михаил Врана — типичный византийский вельможа, благородный муж средних лет с довольно длинной аккуратно завитой чёрной бородой.
— Кир Ренольдо, — начал он и продолжал на привычной уху франка разговорной латыни: — Великий дука Иоанн даст вам откуп за нас. Назовите цену и освободите наших людей, дайте им уйти из сей богоспасаемой обители. Я, если вам угодно, останусь вашим пленником. Нет нужды подвергать опасности жизнь служительниц Божьих.
— Кир Микаэль, — в тон стратигу отвечал князь. — Великому дуке Иоанну придётся раскошелиться. Боюсь, ему не хватит всей его тугой мошны, чтобы расплатиться за зло, причинённое грифонами христианам. Мы пришли сюда, чтобы отомстить за гнусные деяния схизматиков. Поэтому, если завтра с восходом солнца мои католические войны обнаружат ворота этой крепости запертыми, мы возьмём её приступом. То, что случится потом, будет лишь деянием, угодным Господу.
Врана попробовал было возразить, но очень скоро понял, сколь бессмысленны его попытки. На прощанье Ренольд спросил Михаила:
— Что мы всё говорим о деньгах, кир Микаэль? Мы же не купцы, а солдаты. Мы не делаем ничего особенного, просто воюем. Если желаете, я отпущу вас всех без всякого выкупа.
— Без выкупа, но с условием? — переспросил стратиг, понимая, что никто даром не отпустит такую добычу. — Так ведь, кир Ренольдо?
— Разумеется, кир Микаэль, — кивнул князь. — Условие плёвое... Во всяком случае, для нас, франков. Решим всё поединком. Любой ваш солдат против любого из моих рыцарей, пеший или конный по вашему выбору. Если ваш боец одержит верх, вы все уйдёте свободными, куда захотите. Если нет, вы безоговорочно сдаётесь на нашу милость. По-моему, это честно. Вы грифоны, как природные торгаши, должны оценить преимущества такой сделки.
— Хорошо, мы подумаем, кир Ренольдо, — кивнул Врана.
— Думайте, думайте, кир Микаэль, — любезно улыбнулся князь. — До заката ещё есть время. Утром его у вас уже не будет.
Наступила ночь, но никто так и не пришёл с известием о том, что вызов
