class="p">В декабре 1992 года Брижит подписала бумагу, в которой уступала права собственности на «Мадраг» фонду Брижит Бардо. Она оценила его в 20 миллионов франков, и правительство согласилось с этой суммой.
Теперь, когда «Мадраг» числился в активах фонда, Брижит вторично подала заявление о присуждении ее детищу статуса общественной собственности. И через несколько месяцев ее просьба была удовлетворена.
Теперь, в соответствии с уставом, три министра правительства — окружающей среды, культуры и внутренних дел — являются членами правления фонда и проверяют его бухгалтерию. Но зато за будущее фонда, как общественной собственности, можно не беспокоиться.
Согласно заключенному договору, Брижит позволено жить в «Мадраге» до конца ее дней. С ее кончиной дом, как собственность фонда, становится музеем Брижит Бардо.
«Я отдала мой дом животным. — Брижит с улыбкой пожимает плечами. — Теперь я живу в их доме».
Д'ОРМАЛЬ
то воскресенье шел дождь. Д'Ормаль с Брижит заметили крошечную церквушку, притулившуюся в конце фиорда, посреди угрюмого норвежского пейзажа.
И им тотчас пришло в голову пожениться.
Парадная дверь церкви оказалась на замке, и они отправились на поиски священника, которого обнаружили в деревне. Святой отец очень удивился, узнав, что именно нужно незваным гостям. Однако те убедили его в серьезности своих намерений, и он, в конце концов, согласился, при условии, что новобрачные найдут себе двух свидетелей. И тогда Брижит и д'Ормаль попросили двух первых встречных — шофера такси, что привез их сюда, и женщину, прибиравшую в церкви быть их свидетелями.
16 августа 1992 года после скромной церковной церемонии, когда они обменялись брачным обетом, Брижит Бардо превратилась в мадам д'Ормаль.
Его настоящее имя Бернар ди Кьяра д'Ормаль. Родился в Марселе в 1941 году и все свои детские годы провел, переезжая с места на место, сначала он жил в Париже, а затем его на какое-то время занесло аж в Южную Америку.
В начале шестидесятых — жизнь тогда забросила его во французскую часть Африки — он пытался сделать деньги на экспортно-импортных сделках и как-то раз застрял в либерийской столице Монровии, где в течение восьми дней никак не мог попасть на самолет.
То было кошмарное место, где он не знал, чем ему заняться — разве что ошиваться без дела в баре отеля, и тут однажды вечером ему подвернулся один ливанец, который также пытался вырваться из Монровии. Они разговорились, и этот тип — кстати, какое-то время он жил в Бразилии — рассказал Бернару, что у него вроде бы как есть интерес в кинобизнесе. Бернар поинтересовался подробностями и тогда ливанец объяснил ему, что владеет правами на черно-белый фильм о бразильской футбольной знаменитости Пеле.
Поскольку Бразилия уже за несколько лет до этого выиграла кубок мира по футболу, Пеле, вполне возможно, был самым прославленным из спортсменов. Однако изюминка этой ленты заключалась в том, продолжал ливанец, что в ней рассказывалось о Пеле, когда будущей звезде футбола было лет 13–14.
Д'Ормаль немного поразмыслил и решил про себя, что вполне бы мог крутить этот фильм по всей Африке. И вот в баре отеля в центральной части Монровии, застряв там, пока наконец не возобновятся рейсы в Европу, д'Ормаль купил у ливанца права на картину.
На протяжении года или что-то около этого д'Ормаль разъезжал по Африке, продавая ленту прокатчикам, и сумел положить себе на этом в карман вполне приличный по тем временам доход в 21 с половиной тысячу фунтов.
«В те дни это были колоссальные деньги, — рассказывает д'Ормаль. — Но их хватило ненадолго. Я приехал в Париж и, что называется, отвел душу».
Надо сказать, что эта картина открыла ему новые возможности. Д'Ормаль утвердился как прокатчик в Африке, а затем некоторое время подвизался в Риме, принимая участие в создании художественных фильмов, а также телесериалов для американского телевидения. Именно в тот период он пришел к выводу, что его мудреная фамилия только сбивает людей с толку, и поэтому, отказавшись от части ди Кьяра, он оставил себе ту, что попроще — д'Ормаль.
«Ее легко выговорить».
Спустя много лет французские газетчики разыскали людей, которые еще не забыли его старую фамилию, и принялись рассуждать — с какой это стати он стал величать себя д'Ормалем — не иначе как в прошлом за ним водились кое-какие грешки.
Когда ему приходится слышать подобные рассуждения, д'Ормаль лишь удивленно поднимает брови и качает головой. Поскольку его имя вот уже несколько лет как неотделимо от имени Бардо, он не перестает удивляться, в какие тяжкие пускаются некоторые, лишь бы только втоптать ближнего в грязь.
Вернувшись в начале семидесятых годов в Африку, д'Ормаль получил от одного своего приятеля приглашение испытать счастья в Южных Морях, выращивая на продажу черный жемчуг. Однако, взвесив все за и против, д'Ормаль решил, что неплохо устроился в кинопрокате — а этот бизнес, надо сказать, позволял делать неплохой навар — и, вообще, Тихий океан далеко, а вот одна знакомая в Париже — гораздо ближе. Так что еще раз все хорошенько взвесив, д'Ормаль решил, что нечего искушать судьбу, и остался в Африке.
Разумеется, это в некотором роде история о том, что близок локоть, да не укусишь. Приятель д'Ормаля отправился за тридевять земель, имея в кармане всего 5 франков, и уже через несколько лет продал свое дело за 5 миллионов.
«Да, чутье подвело меня», — с готовностью признает д'Ормаль.
Десять лет спустя это же самое чутье подвело его вторично, когда он услышал, что киностудия «Викторин» в Ницце выставлена на торги.
Д'Ормаль проанализировал деятельность 60 киностудий по всему миру, после чего создал консорциум инвесторов для того, чтобы выкупить «Викторин». Можно сказать, он спал и видел, как превратит Ниццу в некое европейское подобие Голливуда.
Д'Ормалю удалось собрать 25 миллионов долларов, причем половину этой суммы он сколотил в странах Персидского залива, главным образом, Саудовской Аравии и Эмиратах, а вторую наскреб в Штатах. Кроме того, ему удалось разжиться заемными обязательствами администрации города Ниццы и всеми необходимыми для начала строительства бумагами, которые давали ему право модернизировать студию, и таким образом, сделать ее конкурентоспособной. Все, казалось бы, шло на лад — по крайней мере, до мая 1981 года. В этом году французы избрали своим президентом социалиста Франсуа Миттерана, а Миттеран, в свою очередь, сдержал предвыборные обещания и ввел в состав кабинета четырех коммунистов.
«Это был конец всему. Как только американцам стало известно, что коммунисты получили четыре министерских портфеля, они тотчас пошли на попятную и изъяли свои капиталы, а
