В ответ на её ошарашенный взгляд он пояснил:
– Всё искал подходящий момент, но, раз мы встретили их, грядут большие неприятности. Не хочу терять ни минуты.
– Тогда встретим их вместе, – решительно улыбнулась Ракша, надевая украшение.
– Они снова делают мне больно, – под умилённый вздох Амели дурашливо пожаловалась Блайзу Свитари. – Это так цинично – делать предложение при мне.
– А я вот жалею, что не умею бояться, – чмокнув её в макушку, сказал Блайз. – Иначе попросил бы Блица вернуться на Акадию.
– Почему? – подал голос «деймос».
– Понимаешь, – Блайз кивнул на Грэма. – Покойный при жизни славился умением едва ли не с голым задом влезать туда, куда даже мой занудный братец без брони не пёр. И если наша задача вдруг заставила даже ожившего мертвеца озаботиться планами на будущее, это веский повод для нас, простых смертных, призадуматься, что лучше: трибунал с пусть и мизерным, но шансом на выживание, или гарантированный звиздец?
– Заткнись, Блайз, – дружелюбно посоветовал Нэйв, целуя невесту.
– Ну никакого почтения к Уставу, – театрально огорчился репликант. – Правильно: заткнитесь, господин сержант. Но в честь торжественного момента – так и быть, прощаю.
Планета Идиллия. Город Эсперо. Вечер накануне годовщины победы в сражении за Идиллию
Мемориальный парк был тих. Странный уголок скорби и безмолвия в шумной праздной столице. В мрачной торжественности сумерек несколько сотен репликантов с одинаковыми лицами казались неясными тенями. Тенями мёртвых.
Рядом с ними плечом к плечу стояли солдаты-люди, пришедшие почтить павших. Стояли как равные. Как братья по оружию.
Кроваво-красное солнце коснулось горизонта, тьма медленно, но неотвратимо поглощала мир. И чем больше сгущался мрак – тем ярче разгорался свет. Столбы света сияли наперекор наступающей тьме, даря надежду погрузившемуся в черноту миру.
Когда они осветили лица репликантов, стало видно, сколь много появилось в них различий. На смену единообразной форме и броне пришло пёстрое разнообразие гражданской одежды. Созданным лишь для войны бойцам казалось правильным явиться к павшим братьям именно такими – одержавшими верх над навязанной создателями судьбой. Не только воинами. Кем-то большим. Кем-то, кто может выбирать.
Они больше не были «штамповками» – множество мелких деталей в обликах репликантов порождало яркие отличия, разрушая некогда абсолютное сходство. Одинаковыми оставались лишь глаза. Печальные, злые, полные сожаления.
Глаза роднили их с людьми, стоящими рядом. В каждом взгляде застывших в одном строю была особая глубина. Будто они заглядывали куда-то за пределы этого мира. Вглядывались за незримую черту и ловили на себе взгляды с той стороны. Казалось, что павшие в эту ночь тоже собрались вместе и теперь радуются и немного завидуют уцелевшим.
И люди, и репликанты стояли молча, лишь губы беззвучно шевелились, называя имена. Много имён павших. Слишком много имён для живых. Каждое ранило сожалением и чувством вины за то, что одни лежат в земле, а другие живут дальше.
За пределами освещённой зоны стояли идиллийцы. Те, для кого имена погибших не были пустым звуком. Слёзы стекали по лицам, орошая землю кровью израненных душ.
Свитари и Эйнджела устроились в стороне, на неверной границе между тьмой и светом, идиллийцами и строем солдат, принадлежа разом к обоим мирам.
Для них это место было по-своему особенным. Местом, остановившим их нескончаемый бег. Местом, переплавившим страх в решимость. Очередной рубеж, разделявший жизнь на «до» и «после».
Им тоже было о чём помолчать.
Мир мёртвых соприкоснулся с миром живых, будто тень, заслонившая солнце и погрузившая всё во тьму. Затмение жизни. И, как всякое затмение, продлилось оно недолго. Громкий, требовательный плач младенца нарушил тишину, провозглашая торжество жизни.
Этот крик словно пробудил ото сна. Детский плач, напоминающий, что жизнь всегда сильнее смерти, словно звал бойцов обратно – к свету и радости. Туда, где их ждали и любили. Брауни вскинулся и торопливо пошёл к Схеме – помочь утихомирить внезапно разбушевавшегося сына.
Братья провожали его благоговейными взглядами. Первый репликант, сумевший не только отнять, но и подарить жизнь. И пусть ребёнок не был зачат и выношен, а создан из геномов родителей и выращен в маточном репликаторе, он был сыном Брауни. Символом будущего.
Их возможного будущего.
Бросив последний взгляд на свет, Чимбик развернулся и подошёл к Эйнджеле. Их пальцы привычно сплелись, и в репликанта хлынуло тепло.
Со своим будущим Чимбик определился.
Блайз легонько толкнул его локтем в бок и кивнул в сторону Динамита. Тот подошёл к незнакомой им идиллийке и что-то тихо произнёс. Улыбнувшись, девушка взялась за неуклюже подставленную руку и, позволила увлечь себя в направлении шумных ярких улочек столицы. Стилет набросил на плечи озябшей Расмиры куртку, обнял доверчиво прижавшуюся к нему бейджинку, и они неспешно зашагали в ту же сторону.
Мемориальный парк пустел. И люди, и репликанты спешили отдать главный долг павшим товарищам. Они спешили жить.
Конец пятой книги.
