Осторожно, едва касаясь, я стала гладить кончиками пальцев его лоб, переносицу, щёки, тихонько шепча:
– Всё хорошо. Я с тобой. Это только сон. Всё хорошо.
Словно услышав меня, Фрэнк заметно успокоился, его лицо разгладилось, а потом он вдруг подхватил меня и, затянув на себя, перевернулся на спину, а я оказалась лежащей на его груди. Закутав меня в объятия и поцеловав в макушку, он удовлетворённо пробормотал: «Моя! Не отдам!», после чего пристроил мою голову у себя под подбородком и уже спокойно засопел дальше. Уж не знаю, что ему снилось, но моё присутствие явно его успокаивало. Поэтому я чуть поёрзала, устраиваясь поудобнее, и осталась лежать на своём «живом матрасе», в его объятиях.
Повернув голову, я, сквозь откинутый полог входа, рассматривала часть поляны, пруд, деревья на другом берегу и кусочек неба. Зрелище было невероятным – я могла видеть каждую травинку, каждую ползущую по ней букашку, жуков-водомерок, рассекающих гладь пруда, листья на деревьях. Было светло, удивительно светло для глубокой ночи. Я знала, что моё зрение изменится, раньше я просто видела в темноте, теперь темнота исчезла, но увидеть воочию то, о чём раньше лишь слышала, было просто потрясающе.
Кроме того, обострился мой слух. Здесь, вдали от посёлка, да ещё и ночью, это было не страшно. Я слышала шелест каждого листика по отдельности, а так же топот крошечных существ, копошащихся в траве, хотя теоретически всё это должно было быть заглушено водой, падающей с плотины, и скрипом мельничного колеса. Но не заглушалось. Я воспринимала каждый звук по отдельности, что было удивительно. И хотя звуки из посёлка сюда не долетали, я слышала сонные вздохи спящих животных на наших фермах – они были ближе. Но всё это не раздражало, скорее наоборот – успокаивало. Звуки спящей природы умиротворяли, навевали сон. Я поняла, что начинаю дремать, хотя проспала перед этим больше полусуток. Ещё какое-то время я прислушивалась к ночным звукам, пока плавное покачивание груди Фрэнка под моей головой, а так же ровный стук его сердца под ухом окончательно не усыпили меня.
«Еда? Еда?» – раздалось у меня практически над ухом, заставив открыть глаза. Палатка была залита солнечным светом – наступило утро. Я с улыбкой повернула голову и встретилась глазами с уткой, топчущейся возле нашей постели. Её утята шныряли по палатке, с любопытством исследуя новое место и уже успев оставить на полу явные знаки своего здесь пребывания.
Оглядевшись, я поняла, что так и проспала всю ночь на груди Фрэнка. Сейчас он лежал, раскинувшись, одна его рука была заброшена за голову, вторая откинута в сторону, он спокойно сопел, не обращая внимания на незваных гостей и моё ёрзание.
Я осторожно сползла с него и встала, с радостью убедившись, что ноги теперь меня прекрасно держат. Взяв со столика оставшийся хлеб – мы не особо налегали на него, отдавая предпочтение мясным продуктам, – я показала его утке и вышла из палатки на поляну.
«Еда! Еда!» – послышалось у меня за спиной несколько голосов.
«Где? Где?» – один явно диссонировал с остальными, одновременно из палатки раздалось перепуганное кряканье, переходящее в писк.
– Миссис Клювдия, а ты, похоже, одного детёныша потеряла, – обратилась я к утке, которая уже отреагировала и тоже стала громко крякать, подзывая заблудившегося утёнка.
«Сюда! Сюда!» – раздалось у меня в голове. Из палатки вылетел потеряшка, со всех своих коротких ножек бегущий к нам.
«Еда?» – утка сразу же вернулась к более насущной проблеме, продолжая гипнотизировать куски хлеба у меня в руке.
– Еда, еда, – подтвердила я и стала крошить хлеб на траву.
«Еда! Еда! Еда!» – наперебой радовались утки.
Когда хлеб закончился, миссис Клювдия вновь перешла на вопросительную интонацию.
«Еда?»
– Нету больше еды, – я развела руками, показывая пустые ладони. – Ты ещё какие-нибудь слова знаешь?
«Еда нет, – констатировала утка и тут же потеряла ко мне интерес. – Плавать!»
Развернувшись, она потопала к берегу.
«Плавать! Плавать!» – наперебой вторили утята, следуя за ней.
– Ага, похоже, всё же знаешь, – удовлетворилась я «ответом» на свой вопрос.
«Плавать! Плавать!» – утки дотопали до воды и друг за другом поплыли в сторону камышей. В какой-то момент я перестала слышать миссис Клювдию, потом, по очереди, её утят. Итак, расстояние, на котором я могла слышать их мысли – около пятнадцати футов, плюс-минус. Это хорошо. Не хотела бы я слышать мысли всех окрестных животных – или всё же только птиц? – в радиусе нескольких миль, именно на таком расстоянии я могу теперь слышать ушами.
Интересно, а что я ещё теперь могу? Моё тело, похоже, уже вполне меня слушалось, нужно бы провести парочку экспериментов. Только таких, чтобы Фрэнка не разбудить, пусть выспится.
Подумав, я решила попрыгать. Чуть согнув ноги, я подпрыгнула, не прилагая особых усилий. Прежде я оторвалась бы от земли всего на несколько дюймов, теперь же подлетела футов на пять, не меньше! Ух ты! И я ведь даже не особо старалась! А если всё же постараться? Я присела, напряглась и изо всех сил оттолкнулась от земли.
Мне показалось, что я взлетела, как ракета, выше крон деревьев, а потом камнем рухнула вниз, но в какой-то момент замедлилась, и стала приземляться очень плавно, прекрасно видя каждую травинку и камушек под собой, и чётко зная, куда и как поставить ноги. Но когда я очень мягко, как мне показалось, приземлилась на поляну, земля заметно содрогнулась, а мои босые ступни ушли в землю почти по щиколотку. Плавающие по пруду утки кинулись врассыпную, забившись в кусты и камыши, словно от какой-то опасности. Сквозь откинутый полог палатки я увидела, как Фрэнк заворочался, нащупал мою подушку, обнял её и успокоился.
И что это сейчас было?! Я же медленно опустилась, почему же такое впечатление, словно на поляну рухнул метеорит? И кстати, как я сумела замедлить своё приземление? Мы ведь всего лишь становимся быстрее и сильнее, а вовсе не начинаем управлять гравитацией, она продолжает на нас действовать. И, судя по тому, как мои ноги промяли землю, пусть даже и довольно мягкую – приземление моё было отнюдь не как у бабочки.
И тут до меня дошло. Это не я замедлилась, это моё восприятие ускорилось. И произошло это бессознательно, я ничего для этого не сделала, а оно «включилось». Может быть от того, что падая вниз, я стала двигаться очень быстро? Наверное. В любом случае – это очень удобно. Но повторять свой прыжок я пока не стану – не хочу разбудить Фрэнка. Вот отоспится – тогда и побегаем, и попрыгаем вместе – нужно же мне осваиваться в моём новом теле. А пока можно попробовать что-то более тихое. Я села на землю, потом сорвала пучок травы – это оказалось так же легко, как прежде стряхнуть пушинки с одуванчика, – а потом поднесла её к глазам. Сначала я видела то же, что и всегда, но в какой-то момент, начав вглядываться в соцветие клевера, вдруг осознала, что вижу всё невероятно чётко и подробно, словно в микроскоп. Потрясающе! Значит, теперь у меня в глаза встроены и бинокль, и микроскоп сразу! И я могу пользоваться ими, «включая» по желанию!
