Мику, который по большей части работал дома, принадлежало более 150 пижамных комплектов. Спал он голым, а в пижаме ходил днем.
Себя он полагал последователем Хефа. Мини-Хефом. В свои сорок два Мик делал вид, будто ему тринадцать.
— Эй, Корк, классный прикид! — воскликнул он, увидев Корки в наряде Робина Гудфело.
Незнакомец такие слова мог воспринять как насмешку, но друзья Мика знали, что в стремлении походить на Хефа он давно уже не обходится без нового сленга.
— Извини, что опоздал, — Корки переступил порог.
— Нет проблем, — отмахнулся Мик. — Когда есть такая возможность, я не обращаю внимания на время.
В гостиной Мик обходился минимумом обстановки. Диван, пару кресел, подставки для ног, кофейный столик, комоды — он купил одним комплектом на распродаже. Мебель отличало высокое качество, при выборе во главу угла ставилось ее удобство, а не внешний вид.
Мик не старался поразить воображение гостей. При всем своем богатстве потребности у него оставались простыми, впрочем, некоторые превращались в навязчивую идею.
Во внутреннем убранстве дома упор делался не на мебель и не на произведения искусства. Во всех комнатах дома, за исключением пристройки, которую Мик использовал для работы, вдоль всех стен, кроме двух, выстроились стеллажи с коллекцией тысяч и тысяч порнографических видеокассет и ди-ви-ди. Полки пришлось ставить даже на лестнице и в коридорах.
Видеокассетам Мик отдавал предпочтение перед ди-ви-ди из-за более широких торцов, на которых хватало места как для эротических названий, так, иногда, и для фотографий. И вот эта эротическая мозаика, тянущаяся от пола до потолка по всему дому, создавала почти психоделический эффект.
Мебель стояла только в рабочей пристройке, спальне и в гостиной. В других комнатах, в том числе и в столовой, стеллажи с видеокассетами тянулись не только вдоль стен, но, как в библиотечных залах, параллельно двум стенам, разделяя комнаты на длинные проходы.
Ел Мик или за компьютером, или в кровати: как разогретые в микроволновке замороженные готовые блюда, так и доставляемые на дом пиццу и китайские обеды.
Из двух стен, не занятых стеллажами, одна находилась в гостиной. Эта стена предназначалась для четырех огромных плазменных панелей и оборудования для просмотра. Другая такая же стена была в спальне.
Пара плазменных панелей висела впритык друг к другу. Вторая пара — над первой. Каждую из панелей обслуживали ди-ви-ди-плеер и видеомагнитофон. Они стояли под панелями, вместе с восемью динамиками и усилителями.
Мик обычно смотрел четыре фильма сразу, переключаясь с одного саундтрека на другой. А мог, и часто делал это, включить все четыре саундтрека одновременно.
Обычно, когда гость заходил в гостиную Сакатона, его встречала какофония ахов, охов, стонов, визгов, воплей, криков удовольствия, ругательств, которые шептались или выкрикивались, и тяжелого дыхания многих и многих участников сексуальных игрищ. И если человек закрывал глаза, у него могло создаться впечатление, что он находится в плотно населенных джунглях, обитатели которых занимались только одним: непрерывно совокуплялись.
В тот день в гостиной стояла тишина. Мик убрал звук всех четырех фильмов.
— Никто не может сравниться с Джанель, — в голосе Мика, когда он мотнул головой в сторону плазменных панелей, послышалась горечь. — Она была особенная.
И хотя пижама с Бартами Симпсонами могла показаться фривольной, Мик грустил о своей безвременно ушедшей подруге. На всех панелях демонстрировались фильмы из обширного наследия Джанель.
Мик указал на правую верхнюю панель:
— То, что она проделывает прямо сейчас, никто… никто никогда не смог повторить в фильме, ни до, ни после.
— Сомневаюсь, что кто-нибудь сможет, — откликнулся Корки, потому что для выполнения этого трюка требовалась легендарная гибкость Джанель, какой, судя по всему, теперь не обладала ни одна жительница Земли.
— Эти четыре парня любят ее, — Мик говорил о других участниках эпизода. — Это сразу видно. Каждый из них любит ее. Мужчины любили Джанель. Девочка была что надо.
Голос Мика переполняла страсть. Несмотря на все его попытки подражать Хефнеру, в нем оставалась сентиментальная жилка.
— Я только что вернулся от Троттера, — сообщил
Корки. — Ты убил этого сукиного сына? — Еще нет. Ты знаешь, пока он мне нужен. — Нет, ты только посмотри.
— Да уж, это что-то.
— Ты думаешь, ей больно?
— Скорее да, чем нет, — ответил Корки.
— Джанель говорила, что нет, наоборот, приятно.
— Она много времени уделяла растяжке?
— Вся ее работа была растяжкой. Ты его убьешь?
— Я же обещал, не так ли?
— Я надеялся состариться рядом с ней, — вздохнул Мик.
— Правда?
— Во всяком случае, стать старше.
— Я расстрелял его коллекцию фарфоровых статуэток.
— Дорогих?
— Более чем.
— Ты будешь пытать его перед смертью?
— Обязательно.
— Ты — настоящий друг, Корк.
— Ну, мы вместе прошли долгий путь.
— Да, больше двадцати лет.
— Раньше мир был гораздо хуже, — Корки, понятное дело, оценивал мир с позиции анархиста.
— Многое развалилось в наше время, — согласился Мик. — Но процесс идет не так быстро, как мы мечтали, будучи молодыми.
Они улыбнулись друг другу.
Другие люди на их месте, скорее всего, обнялись бы.
— Я готов к реализации пакета Манхейма, — продолжил Мик и повел Корки в глубь дома, в рабочую пристройку.
Здесь вместо стеллажей с порнографическими видеокассетами у стен стояли компьютеры, компактный печатный пресс, машины для ламинирования, лазерный голографический принтер и прочее оборудование, необходимое для изготовления поддельных документов высшего качества.
Мик уже поставил два стула перед экраном рабочей станции. Сел на тот, что стоял напротив клавиатуры.
Корки снял кожаное пальто, повесил на спинку второго стула, сел на него.
Мик глянул на кобуру с «глоком».
— Ты собираешься пристрелить Троттера из него? — Да.
— Сможешь потом отдать его мне?
— Пистолет?
— Никто ничего не узнает, — пообещал Мик. — Я никогда им не воспользуюсь. И рассверлю ствол, чтобы баллистическая экспертиза ничего не доказала. Для меня это будет не пистолет, ты понимаешь, а святыня. Он займет достойное место в мемориале Джанель, где я храню все ее фильмы.
— Хорошо, — кивнул Корки. — Как только я покончу с Троттером, он твой.
