Душа цивилизованного человека… не может избавиться от ощущения сверхъестественного.
«Доктор Фауст». Томас Манн
Глава 1
После того, как яблоко разрезали надвое, половинки вновь сшили грубой черной ниткой. Десятью смелыми, неровными стежками, а каждый узел завязали с хирургической точностью.
Сорт яблока, красное сладкое, мог иметь значение. Учитывая, что послания поступали в форме предметов и образов (словесные — никогда), каждая деталь могла уточнить намерения отправителя, точно так же, как прилагательные и знаки препинания уточняют смысл предложений.
Ожидая дальнейшего изучения, яблоко лежало на столе в кабинете Этана Трумэна. Черная коробка, в которой прибыло яблоко, также стояла на столе, в ней так и осталась изрезанная на полоски черная упаковочная бумага. Коробка уже подверглась всестороннему осмотру, но ничего не выдала.
Расположенная на первом этаже западного крыла особняка, квартира Этана состояла из этого кабинета, спальни, ванной и кухни. Вид, открывающийся из французских окон, воображения не поражал.
Прежний жилец полагал кабинет гостиной и обставил соответственно. Этан слишком редко принимал гостей, чтобы выделять им целую комнату.
Цифровой камерой он сфотографировал черную коробку перед тем, как ее открыть. Он также сфотографировал красное сладкое с трех разных позиций.
Предположил, что яблоко разрезали с тем, чтобы изъять сердцевину и вложить внутрь какой-то предмет. Ему не хотелось резать нитки и смотреть на то, что могло оказаться в яблоке.
Годы работы детективом отдела расследования убийств в чем-то закалили его. Но где-то, учитывая избыток насилия, с которым ему приходилось сталкиваться, сделали более уязвимым.
Ему исполнилось только тридцать семь, но полицейская карьера осталась позади. Однако интуиция, сообразительность, быстрота реакции никуда не делись, так же, как постоянное ожидание столкнуться с самым худшим.
Ветер сотрясал французские окна, по стеклам мягко барабанил дождь.
Непогода стала удобным предлогом для того, чтобы отложить изучение яблока и отойти к ближайшему окну.
Рамы, косяки, поперечины, горбыльки, все элементы оконной конструкции изготовили из бронзы. Наружные поверхности, подверженные воздействию солнца, ветра, дождя, покрывал слой зеленоватой патины. Внутренние, благодаря постоянному уходу, оставались темными, рубиново-коричневыми. Все углы на всех стеклянных панелях скашивались. Везде, даже в самом скромном из служебных помещений, скажем, в судомойне при кухне или в прачечной на первом этаже.
Хотя особняк этот строился неким киномагнатом в последние годы Великой депрессии, нигде, начиная от парадного холла и заканчивая дальним углом последнего из залов, не чувствовалось, что строителей ограничивали в расходах.
Производство стали падало, нераспроданную одежду поедала моль, новенькие автомашины ржавели в салонах из-за отсутствия покупателей, а вот киноиндустрия все равно процветала. В плохие времена, как и в хорошие, у людей только две потребности оставались абсолютными: еда и иллюзии.
Вид из высоких окон кабинета напоминал картину, какие используют при съемках вместо натуры: изысканную пространственную композицию, которая, спасибо обманчивому глазу камеры, может сойти и за ландшафт другой планеты, и за место в этом мире, столь же совершенное, сколь и недостижимое в реальности.
Дом окружали лужайки, более зеленые, чем поля Эдема, идеально выкошенные, без единого сорняка или пожелтевшей травинки. Над ними тут и там раскинули свой кроны величественные калифорнийские дубы и меланхоличные гималайские кедры, посеребренные и вымоченные нудным декабрьским дождем.
Сквозь его пелену Этан видел вдалеке последний поворот подъездной дорожки. Серовато-зеленые плиты из кварцита, отполированные дождем до блеска, вели к монументальным бронзовым воротам в окружающей поместье стене.
Ночью к воротам подходил незваный гость. Возможно, подозревая, что они оснащены современной сигнализацией, которая реагирует на вес человека, пытающегося перелезть через них, и включает сигнал треноги в комнате охраны, он просто перебросил посылку через ворота.
На дороге ее и нашли: яблоко в коробке, набитой обрезками упаковочной бумаги, сама коробка — в белом пластиковом мешке, предохраняющем от дождя. А красный подарочный бант, закрепленный на мешке, гарантировал, что его содержимое не примут за мусор.
Дейв Ладмэн, один из двух охранников замогильной смены[1], нашел посылку в 3:56. Обращаясь с мешком с предельной осторожностью, отнес его в комнату охраны, расположенную в доме смотрителя на задворках поместья.
Дейв и его напарник по смене, Том Мак, прорентгенили мешок на флуороскопе. Они искали проводки, неотъемлемую часть взрывного устройства, или пружину, приводящую в действие боек.
В наши дни бомбу можно изготовить и без металлических частей, а потому, покончив с флуороскопией, Дейв и Том задействовали анализатор, способный определить наличие тридцати двух взрывчатых составов, если их концентрация превышала три молекулы на кубический сантиметр воздуха.
Убедившись, что содержимое мешка не представляет опасности, охранники вскрыли его. Найдя в нем черную подарочную коробку, оставили сообщение на автоответчике Этана и отложили коробку в сторону.
В 8:35 утра один из охранников утренней смены, Бенни Нгуен, принес коробку в квартиру Этана в особняке. Бенни захватил с собой видеокассету с записями камеры наблюдения, которая зафиксировала наличие мешка на территории поместья.
А также традиционно используемый во вьетнамской кухне глиняный горшочек с приготовленным его матерью «ком тей ком», блюдом из риса с курицей, к которому питал слабость Этан.
— Мама опять гадала по свечному воску, — сообщил Бенни. — Она зажгла свечку, произнося ваше имя, посмотрела на потеки расплавленного воска и говорит, что вам нужно собираться с силами.
— Для чего? Самое тяжелое, с чем я сталкиваюсь в эти дни, — утром подняться с постели.
— Этого она не сказала. Но не для того, чтобы разносить рождественские подарки. И произносила эти слова с очень уж суровым лицом.
— При взгляде на которое по телу бегут мурашки?
