Страшное буду я петь. Прочь, дочери, прочь удалитесьВы все, отцы! А коль песни мои вам сладостны будут,Песням не верьте моим, о, не верьте ужасному делу![290]
«Евпаторийская» Ахматова, претворённая через два десятилетия Александром Грином в воспламенённую ликующей мечтой Ассоль, виделась современникам 1905–1906 годов иначе: соблазнённой дурой-гимназисткой, забавляющей публику чудачествами. Роль была безнадёжно позорной и, ужаснее всего, комической, не вызывающей ни малейшего сочувствия, ибо падшая девица являлась вдобавок только что разорившейся бесприданницей из столичных генеральских дочек. Пнуть такую лишний раз, по доброй отечественной традиции, велел сам Бог. А для Ахматовой, пережившей мгновения чувственной близости, добавлялась ко всему постоянная боль от внезапного физического расторжения связи, знакомая в той или иной степени каждому, пережившему разрыв. «Это вообще несказанно ужасно», как говорит герой одного из откровенных рассказов Ивана Бунина («В ночном море»):
Ну, отбил человек, например, невесту – это ещё туда-сюда. Но любовницу или, как в нашем случае, жену! Ту, с которой ты, извините за прямоту, спал, все особенности тела и души которой знаешь как свои пять пальцев!.. Всё это просто выше человеческих сил. Из-за чего же я чуть не спился, из-за чего надорвал здоровье, волю? Из-за чего потерял пору самого яркого расцвета сил, таланта? Вы меня, говоря без всякого преувеличения, просто пополам переломили. Я сросся, конечно, да что толку? Прежнего меня всё равно уже не было, да и не могло быть.
И вот, «переломанной пополам», ей теперь приходилось корчиться от стыдной этой боли и лютой тоски прямо на глазах прохожих людей, от которых некуда деться даже на ветреной набережной над грязным зимним евпаторийским пляжем. Всё становилось безнадёжно страшным и она потихоньку сдавалась очевидной судьбе.
Вероятно, в феврале или даже в январе в доме Пасхалиди появился одноклассник Андрея Горенко Миша (Мишуэль) Масарский, нанятый заниматься с Ахматовой по предметам программы седьмого класса – ввиду несостоявшегося замужества приходилось вновь задуматься над получением аттестата. Изыскания евпаторийских краеведов показывают, что сын местного зажиточного торговца-еврея был личностью одарённой, завершил гимназию с серебряной медалью и подал заявление на поступление в Харьковский университет по математическому факультету (дальнейшая его судьба теряется). Ахматова же рассказывала Аманде Хейт о «влюблённости» Миши-репетитора в свою ученицу, что «скрашивало занятия». Более эта тема не развивается: возможно, что под «влюблённостью» она подразумевала просто деликатность и то самое доброе слово, которое, как известно, и кошке приятно.
К весне Инна Эразмовна достигла той степени унижения внезапной нищетой, когда во имя будущего детей следует кланяться богатым родственникам. Благодетельствовать взялась Анна Вакар. Человек очень энергичный, она явилась в Евпаторию и живо увлекла равнодушно-вялую племянницу-тёзку сдавать экстерны за минувший класс в киевскую Фундуклеевскую гимназию. Весной Евпаторию покидал и Андрей Горенко, Путь его пролегал через Севастополь, откуда он должен был доставить в Царское Село Инну фон Штейн. За зиму Сухумская санатория (как раньше Евпаторийская больница) не произвела в больной ни малейшего улучшения. Как можно догадаться, позабытая легкомысленным мужем Инна, потратив все средства, покинула Кавказ, морем добравшись до крымских родных, и в Севастополе слегла.
Неизвестно, сопутствовали ли Андрею Ахматова с тётушкой и смогли ли повидаться сёстры, так любившие друг друга в счастливой прошлой жизни. Встреча, впрочем, выходила очень печальной. Отдыхавшая летом 1906 года в Крыму Ольга Рождественская вспоминала: «…Я жила в Балаклаве и случайно узнала, что в Севастополе умирает Инна от туберкулёза. Я поехала к ней, застала её в постели, уже совсем слабой. Она мне жаловалась на свою несчастливую семейную жизнь, на мужа и на тяжёлую болезнь. Поинтересовалась, как я живу. Я боялась утомить её, недолго побыла и ушла с тяжёелым чувством».
А на самом излёте весны в приёмную попечителя Санкт-Петербургского учебного округа, товарища министра народного просвещения и действительного статского советника П. П. Извольского на гербовом бланке Российского общества Красного Креста, состоящего под Высочайшим покровительством Её Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны, поступил следующий запрос:
31 мая 1906 г.
№ 7236
Главное Управление Российского общества Красного Креста имеет честь покорнейше просить Ваше Сиятельство не отказать уведомить, не встречается ли с Вашей стороны каких-либо препятствий к ходатайству о Высочайшем награждении студента Императорского С-Петербургского Университета, Потомственного Дворянина Владимира Викторовича Голенищева-Кутузова.
Председатель Главного Управления
Шталмейстер Двора Его Величества
А. Д. Оболенский
Разумеется, ни Извольский, ни запрошенный тогда же ректор Университета проф. И. И. Боргман не нашли никаких препятствий на искомое ходатайство о Высочайшем награждении и герой получил награду, наверняка целиком и полностью заслуженную. Ведь Владимир Викторович Голенищев-Кутузов был, что бы там ни говорили, отважным человеком и горячим патриотом (как и его двойник в литературе, герой Бородинской битвы князь Курагин-младший). Надо думать, речь шла о вызволении военопленных, которых в японских лагерях после Мукдена и Цусимы накопилось предостаточно. Именно по этой линии после Портсмута прилагал основные усилия русский Красный Крест, и Владимир Викторович оказался тут явно на высоте. В следующем 1907 году он завершит университетский курс и будет принят в Министерство иностранных дел. Он представлял интересы России в Турции, Индии, Персии, на Балканах. По-видимому, принимал участие в Белом движении, защищал врангелевский Крым. Потом, уже эмигрантом, пошёл по духовной части, работая в секретариате митрополита Евлогия, и, наконец, нашёл упокоение на кладбище Тюэ в Париже († 28 апреля 1934 г.). В общем, ни от пуль не бегал, ни имя не замарал.
Ну а что касается Ахматовой, так с ней – бес попутал.
Не с первой.
Да и не с последней…
XII
В Киеве – Семья Вакаров – Поступление в Фундуклеевскую гимназию – Гумилёв в Евпатории – В Одессе у Арнольдов – Возвращение в Евпаторию – Конец Инны Штейн – Вторая смерть.
