Я прижимаюсь к Родерику. Он здесь-живой и здоровый, рядом со мной. Я немного успокаиваюсь, но не могу насовсем выбросить эти мысли из головы.
Я говорю себе: должно быть, это Лайза сама, нечаянно. Вероятно, это произошло так, как предположила в своих показаниях в суде леди Констанс. Показаниях, ставших поворотной точкой. Она говорила тогда так убедительно.
Вынесенный приговор стал благодеянием для всех нас, на кого падала тень подозрения. На этом все было закончено. Нет, как оказалось, не совсем закончено. Правда, не было больше расследований и дотошных вопросов, но в наступившем, казалось бы, мире и покое наша совесть продолжала мучить нас. Мы хотели, чтобы Лайза ушла, и она ушла…
Мы вышли из зала суда опьяненные чувством радостного облегчения. Но сомнения остались. И они были с нами все эти шесть лет.
Через год после вынесения приговора мы с Родериком поженились. Случившееся ни для кого из нас не прошло даром. Мари-Кристин ликовала, но время от времени на нее находила странная задумчивость, и в глазах мелькала какая-то тайна. Ее уже нельзя было назвать ребенком. Над ней, как и над всеми нами, тоже висела эта тень.
У нас с Родериком родился сын, потом дочь. Роджеру сейчас четыре года, Кэтрин почти три. Они оба очаровательные создания, и когда я смотрю, как они играют в саду или ездят верхом по кругу на своих пони, я счастлива.
Потом я иду в дом и прохожу мимо той комнаты, которая когда-то принадлежала Лайзе. В ней нет никаких видимых следов ее пребывания, но каким-то образом она все еще остается там. Мой отец время от времени навещает нас. Он очень гордится своими внуками и часто говорит мне, каким счастливым стал для него тот день, когда я разыскала его. Он прекрасно ладит с Чарли и, я думаю, они часто в беседах вспоминают маму.
Я была очень растрогана, когда отец подарил мне статую «Танцующей девы». Он оказал, что хочет, чтобы она была у меня. Это была самая дорогая для него вещь. Я не хотела забирать ее у него, но он настаивал. «Глядя на нее, я всегда ощущал рядом присутствие Дейзи, — сказал он мне. — И это приносило мне облегчение. Но теперь у меня есть дочь и внуки. И пусть лучше она будет у тебя».
Она стоит в моей комнате. При взгляде на нее я ясно вижу маму. Он сумел передать какое-то сходство, что-то неуловимое, свойственное только ей одной. Я смотрю на нее и представляю, что мама здесь, рядом, она улыбается, радуясь за меня, потому что, пройдя через многие испытания, я наконец обрела любимого мужа и детей.
Мы с леди Констанс по-прежнему самые лучшие друзья. Ее внуки — это ее величайшая радость. Она по натуре не склонна к проявлению нежных чувств, но иногда не может справиться с переполняющей ее любовью ко мне. И, разумеется, она обожает своих внуков.
Когда в конце концов Леверсон Мейнор стал нашим домом, Мари-Кристин была очень довольна.
Ее интерес к археологии перерос в страстное увлечение. Сейчас она очень подружилась с одним молодым археологом, с которым познакомилась через Фиону и Джека. Думаю, вскоре можно ожидать их помолвки.
Но воспоминания о Лайзе не исчезли полностью даже у Мари-Кристин. Не знаю, будет ли так всегда. Все в доме ощущают это. Так мне сказала Герти.
Не так давно у меня с ней состоялся любопытный разговор.
— Я испугалась, когда эта дуреха Мейбл разговорилась там, перед всеми этими судьями, — вспоминала Герти.
Ее слова заставили меня вздрогнуть от страха, но я спокойно сказала:
— Вскоре выяснилось, что ее словам нельзя верить.
— Да, но она могла зайти слишком далеко. Она уже почти это сделала.
— Благодаря твоим показаниям всем стало ясно, что у нее неустойчивая психика. И когда ее вызвали опять, это полностью подтвердилось.
— Должно быть, она слышала разговоры слуг.
— Разговоры о чем?
— Ну, они ведь все знали — что вы были обручены с мистером Родериком, а потом все распалось, потому что вы думали, что он ваш брат. Потом он женился, а вы узнали, что он вовсе не брат вам, и вы могли бы тогда с ним пожениться.
— Откуда ты все это знаешь?
— Слуги всегда все знают. Они слышат словечко там, словечко тут. Потом складывают их вместе и, пожалуйста, все готово. Они вас любят. И им хотелось, чтобы вы с мистером Родериком поженились. Они не очень-то к ней хорошо относились, к миссис Клеверхем. Все эти годы им приходилось терпеть от леди Констанс, а когда я рассказала им про бюст, они решили, что это на самом деле благородный поступок. Леди Констанс, она, конечно, настоящая знатная леди, хотя и это может надоесть. Но эта миссис Клеверхем, она была вообще не леди. Нам хотелось что-то среднее.
— Ты хочешь сказать, они все знали и не рассказали об этом?
— Они отвечали на вопросы, только и всего. Зачем им было говорить больше того, о чем их спрашивали?
— За исключением Мейбл.
— Ну, она много не могла знать. Где-то что-то услышала, а потом все переиначила по-своему.
— Герти, — сказала я. — Твои показания настолько изменили ход дела.
— Я этого и хотела. Я не хотела новых неприятностей, никто из нас не хотел. Зачем нам в доме неприятности? Придут, может, новые люди, и тогда что станет с каждым из нас? И я помнила, как вы тогда выручили меня с этим бюстом. Я бы тогда потеряла место, если бы не вы.
Я спросила:
— Но что же они все-таки на самом деле думали о смерти миссис Клеверхем?
— О, они считали, это она сама их приняла. По ошибке. Забыла, наверное, что уже раньше принимала. Вот что они все думали, а то как же?
Я поняла. Они хотели, чтобы было так. Но что, по их мнению, произошло в действительности? И часто ли они потом вспоминали об этом?
Тень сомнения лежала на всех обитателях этого дома.
Был великолепный весенний день. Как часто бывало, я сидела в саду с леди Констанс. Дети играли на зеленой лужайке, и я заметила, как она провожает их глазами.
— Замечательные малыши, — сказала она. — В них я вижу вас обоих — и тебя, и Родерика.
— Правда? А я выискивала сходство, но так и не обнаружила его.
— Оно, несомненно, есть. Благодарю тебя, моя дорогая. Ты знаешь, я так рада, что ты приехала тогда. Я часто мысленно возвращаюсь в то время, когда мы сидели с тобой в этой глубокой темной яме. Сейчас люди восхищаются стариной, проходят по этому каменному полу, на котором когда-то мы сидели, спрашивая себя, не пришел ли наш последний час. Я думаю, это стало поворотным моментом в моей жизни.
— И началом нашей дружбы, за что я благодарна судьбе.
— Для меня это было откровением…
К нам подбежала Кэтрин, чтобы показать сорванную маргаритку.
— Это мне? — спросила леди Констанс.
Кэтрин покачала головой и протянула цветок мне.
