Я уставился на Кардинала, гадая, действительно ли оц так мало знает или только прикидывается. Если верить видению, он и в самом деле полный невежда. Интересно, как он среагирует, узнав, что он — лишь орудие, что он сам — марионетка в руках слепых жрецов-виллаков, всего лишь их очередной слуга, призванный сохранить их власть над городом. Я решил не испытывать судьбу. Если он всю жизнь прожил в неведении, пусть и дальше так остается.
— Я увидел… да ничего я не увидел, — заявил я. — Только огни. Множество огней. И по телу словно бы электрический ток пробежал, не очень сильный. Наверно, они меня проверяли — ощущение было именно такое.
— Хм-м. — Сощурившись, Кардинал почесал подбородок. По-видимому, он мне не поверил, но расспрашивать не стал. По-моему, в глубине души он опасался узнать лишнее.
— Ну что, — спросил он, — теперь-то вы мне верите? Они доказали, что я не вру — или вам мало?
— Они доказали.
— Вы мне верите?
— Да. — Тут я замялся. — Но я по-прежнему хочу узнать, какова моя роль. О себе вы наговорили с три короба, а обо мне — как-то маловато. Зачем вы меня создали? Почему мои ссадины так быстро заживают? Почему…
— Терпение, мистер Райми, — оборвал он меня. — Рассказ продолжится в назначенный час. Ну что ж, поедем наверх?
Мы вернулись к лифту. Кабина понеслась вверх. Мы оба молчали. Миновали пятнадцатый этаж, не остановившись. Я с беспокойством покосился на кнопки. Кардинал тем временем замурлыкал под нос какую-то тоскливую мелодию. Перехватив мой взгляд, он пояснил:
— Что-то мне свежего воздуха захотелось.
Лифт привез нас на самый верхний этаж небоскреба. Кардинал опять вышел первым. Мы вновь ступили на лестницу — эта вела наверх — и спустя пару минут уже стояли на крыше «Парти-Централь», созерцая раскинувшийся внизу город.
Здесь, у самых облаков, дул холодный свистящий ветер. Подойдя к самому краю неогороженного карниза, я глянул вниз. Глубокая пропасть, а на дне — пустота. Кардинал, подкравшись, хлопнул меня по спине — я чуть не свалился вниз. Он с хохотом отбежал прежде, чем я успел дать ему сдачи.
— Сюда, мистер Райми, — распорядился он и зашагал к стальному сооружению, внутри которого находилось лифтовое оборудование. — Здесь теплее. — У стальной стены стояли рядышком два стула. — Я часто сюда поднимаюсь, — пояснил он — когда требуется пораскинуть мозгами. Иногда прихватываю собеседника: люблю, знаете ли, проверять идеи на людях. Присядете?
Поблагодарив его, я занял место. Он был прав: здесь было теплее.
— Все, что у меня было, я вбухал в эту мою империю, — заявил он, тоже усаживаясь. Сложив руки «лодочкой», подул на них. — Отказался от всего, что не имело отношения к борьбе за власть. Единственный раз, когда я поставил себе другую… более глубокую цель… — это в случае с Кончитой. — Кардинал печально усмехнулся. — Я облажался, как последний дурак. Мне нужна была женщина, которая сможет меня полюбить, от которой я мог бы научиться любить сам. Верьте не верьте: тогда мне это было важно. Я создавал ее, вкладывая все силы, стараясь наделить ее всеми дарами, которые в моей власти. А я так, между прочим, умею. Взять хоть Паукара Вами: когда я его придумывал, я решил, что он станет самым приспособленным к жизни человеком на свете, сильным, ловким, выносливым; я объявил, что он никогда не утратит своей хватки и проворства. Он мне почти ровесник, но посмотрите: выглядит не старше тридцати. Такова сила слов. Мои создания во всем похожи на то, что я описываю. Я могу наделить их умом, здоровьем, физической силой — чем угодно.
Вами — одно из моих самых удивительных созданий, — продолжал Кардинал. — Таких я больше не делал. Я вам еще не говорил о недельном запасе прочности, а?
Я недоуменно уставился на него.
— За пределами города айуамарканцы могут существовать не больше недели, — разъяснил он. — Как только запас прочности исчерпан, они рассыпаются в прах. Но Вами — исключение. В момент создания я наделил его способностью существовать во внешнем мире — хотел проверить, возможно ли это. Как видели, он не просто смог существовать, но и преуспел.
Также он единственный айуамарканец, способный производить потомство. Вообще-то все вы бесплодны, как вагон пластмассовых кукол. Все, кроме Вами. Сколько радости мне доставило многолетнее наблюдение за этим кобелем…
«Интересно, что думает обо всем этом Вами, — задумался я. — Ушам своим не верит? Клянет Кардинала? Радуется?»
— Недельный запас прочности, — пробурчал я. — Значит, если бы я отложил возвращение на несколько дней…
— Капаку Райми каюк, — улыбнулся Кардинал.
— А… а как же Кончита?
Его усмешка стала горькой.
— Пока не уехала, — вздохнул он. — Как только уедет… включится счетчик. Я не догадался сделать ее невосприимчивой к реальности.
— И что, вы из-за этого не переживаете? — спросил я.
— Переживаю, — признался Кардинал. — Но по мне, лучше пусть она умрет счастливой, чем мучается здесь взаперти до конца жизни. В нашу с вами последнюю встречу я как-то забыл о лимите времени — вся эта суматоха, знаете ли… Иначе меня бы не смутила ваша угроза. Я последовал бы своему изначальному плану и убрал бы вас.
Но вернемся к Кончите и моему промаху. Я сделал ее ласковой, нежной, тонко чувствующей, красивой, доброй, жалостливой. Когда я уже смыкал веки, мне пришло в голову, что старость должна быть милосердна к ее красоте. Вот вам дословно моя фраза: «Я хочу, чтобы год от года она выглядела моложе».
Кардинал покачал головой, глядя в пол.
— Благие намерения, — глухо проговорил он. — Мне и в голову не приходило, что меня поймут так буквально. Отсюда следует, что чудовищам лучше не строить из себя людей. Все планы оборачиваются против них. Мы не созданы, чтобы любить и иметь спутников жизни. Спросите Франкенштейна. Спросите Конга.
Если не считать этой роковой промашки, все свои создания я использовал, чтобы продвигаться все выше и выше. Всякий раз, когда стандартная тактика себя не оправдывала — когда взятки, шантаж и грубая сила натыкались на сильную волю и чистые сердца, — я вводил в игру кого-нибудь из своих людей-снов. Они отлично служили мне, мистер Райми. Преданно, смекалисто, бескорыстно — ровно так, как я заказывал. Никто из них не способен выйти из-под контроля и превратиться в моего врага — я в них закладываю программу, не допускающую этого, а в случае чего вообще их вычеркиваю.
— А я? — спросил я. — Я же пошел против вас!
— Но все это ничего не значило, пока не было преемника, — продолжал он, пропустив мою фразу мимо ушей. — Спустя лет пятнадцать я понял, что за отпущенное мне время не успею стать тем, кем действительно хочу. За одну жизнь не успеть. Даже если бы я мог создать побольше айуамарканцев — двадцать, тридцать, пятьдесят, — я все равно бы не развернулся по-настоящему. У моей мечты широкие крылья, мистер Райми. Ее пик таков: мой преемник восседает на этом злосчастном шарике, подмяв под себя все государства. Этот правитель останется у руля вечно, и его империя в отличие от всех прочих не распадется никогда. Я хочу того, чего достигли греки, римляне и англичане, — только пусть оно не стареет, не заплывает жиром, не рушится. Я не хочу, чтобы посеянные мной ростки пожелтели и засохли. Вот какая у меня мечта, мистер Райми. Вот почему я создал Инти Майми.
