что он говорит, но в то же время я здесь и не уверена, что у меня теперь есть выбор.
— Кружку? — говорю я, открывая шкаф. — А разве у тебя нет стаканов?
Мой вопрос получил ответ, как только я заглянула внутрь.
Одна полка пуста, на другой стоят кружки. Я бросаю на него вопросительный взгляд, когда беру одну из них.
— Она любила бросать в меня стаканы, — бормочет он, избегая моего взгляда, пока открывает духовку, чтобы проверить, готово ли блюдо. — Не спрашивай меня, почему это всегда были стаканы.
Вытащив блюдо из духовки, он подает мне кусок лазаньи, а затем ставит тарелку на стол между ножом и вилкой, которые уже лежали там.
Мне не нравится чувство, которое я испытываю, когда он говорит мне такие вещи. Я не хочу жалеть его и не хочу рассказывать ему о жестоком обращении. Мой отец заставлял меня чувствовать себя ниже низкого. Душевная боль была невыносимой, и я не хочу представлять, через что он проходил с ней каждый день.
Я просто киваю, сдерживая желание заключить его в свои объятия, и протягиваю ему кружку. Он наполняет ее моей любимой клубничной газировкой. Тишина пожирает меня заживо, и мне хочется оскорбить его, подраться с ним, сделать что-нибудь.
Я не делаю этого, но он делает. Он проводит пальцами по моей щеке, по линии роста волос, по волосам и осторожно притягивает меня к себе, чтобы поцеловать в лоб.
— Садись и ешь.
Он отпускает меня, но я остаюсь на месте.
— Так вот как это будет происходить впредь? Ты приказываешь, я выполняю?
Он заискивающе улыбается. — А когда-нибудь было по-другому?
— Это не то, что мне в тебе нравится.
— Это так.
Обмен колкостями прерывается только тем, что у меня открывается рот.
— Разве нет? — настаивает он. — Тебе нравится, как я веду тебя, потому что это похоже на заботу. А мне кажется, что я забочусь о тебе. Если нам это подходит, то почему бы и нет?
— Потому что… Крис, — хмыкаю я. — Это нездорово.
— Я забочусь только о том, чтобы нам было хорошо. А теперь садись и ешь.
Переход от мягкого к строгому голосу заставляет меня стиснуть зубы. Он сразу же замечает это и добавляет, — Я знаю, что у тебя много вопросов обо всем, что я сделал после возвращения, и я отвечу на них, пока ты будешь есть. Я просто хочу, чтобы ты подкрепилась, чтобы не упасть в обморок. Вечер для тебя выдался не из легких.
Посчитав это хорошей сделкой, я сажусь, беру вилку и запихиваю горячую лазанью в рот, пока он мягко говорит, — Осторожно, она горячая…
Мои глаза слезятся, язык горит, а он качает головой, посмеиваясь над моим поведением.
Я сужаю на него глаза, прожевываю обжигающее блюдо и глотаю с остервенением.
Он играет со своей кружкой, и я чувствую отсюда запах виски. В этом доме нет стаканов. По-настоящему.
— Я отвечу на все, что ты хочешь, — хрипит он.
Мой взгляд скачет между его глазами. Готова поспорить, что жидкость в его кружке соответствует янтарному цвету его зрачков.
Я проглатываю еще одну порцию, прежде чем вымолвить слово, которое жжет сильнее, чем еда.
— Джульярд.
Его глаза закрываются, и он облизывает губы. Он отставляет виски и массирует затылок. — Я думал, ты начнешь с этого.
— Ну так начни, — огрызаюсь я.
Он кивает сам себе, делает большой глоток и опускает стакан обратно.
— Кристофер.
— Твой отец собирался выдать тебя замуж.
Я чувствую, как мои брови поднимаются так высоко, что мне приходится сознательно заставлять себя опустить их.
— Мой отец не собирался выдавать меня замуж…
— Харви Джеймс.
— Это был финансовый директор кафе «Бейкеры», — сразу же говорю я.
— Да, до того, как все пошло прахом. Он живет в Нью-Йорке. Обычный мужчина средних лет, который до смерти хотел стать частью Круга. Ему просто нужна была жена. Твой отец очень хотел, чтобы он вошел в Круг. Это было бы очень выгодно для него и его бизнеса. Поэтому он предложил свою дочь. — Он делает еще один глоток. — Если бы ты поступила в Джульярд, твой отец собирался заставить тебя выйти замуж за Харви. Место было идеальным, и он не верил, что ты сможешь стать танцовщицей, поэтому считал, что лучше выйти замуж. Веришь ты мне или нет, но это правда. Я не собирался этого допустить.
Мое горло сжимается, и я запихиваю в себя побольше еды, чтобы ничего не отвечать. Я жую, глотаю, тщательно обдумываю свои слова.
— Значит, это была совместная с отцом попытка разрушить мою мечту.
— Элла…
— Все мужчины, окружавшие меня, стремились только к одному. Контролировать то, что я делаю и кем являюсь. Ты всего лишь один из многих других, кто принимал в этом участие.
Он поджимает губы. — Так вот что ты обо мне думаешь?
— А ты думал о моих интересах?
— Ты хотела выйти замуж за Харви?
— Я хотела поступить в Джульярд, — вырывается у меня, и в груди щемит. — Ради всего святого, неужели тебе все равно?
Он сохраняет спокойствие, позволяя мне кипеть от гнева, пока он делает еще один глоток. — Как ты думаешь, Харви Джеймс позволил бы тебе остаться в Джульярде, Элла?
Я молчу, поскольку мы оба знаем, что ответ — нет.
— Ты все еще была бы в Круге, вышла бы замуж молодой, и твоя жизнь не зависела бы от тебя. И не от меня. И мне… мне пришлось бы смотреть, как ты страдаешь.
— Бедняжка, — фыркнула я. — Теперь, по крайней мере, тебе придется наблюдать, как я страдаю из-за тебя.
— Мы с тобой созданы друг для друга, и ты это знаешь. Иначе я бы не стал рисковать, встречаясь с тобой в старших классах, да и ты тоже. Согласна ты или нет, мне все равно. Я знаю это. Я понимаю твое разочарование, но это ненадолго. В будущем твоя любовь ко мне снова расцветет. Она не погасла. Но, пожалуйста, скажи мне, если я ошибаюсь.
Я снова не хочу лгать, поэтому стискиваю зубы, отказываясь от еды.
— Ешь, — говорит он, как только я опускаю вилку. — Задай мне еще один вопрос.
— Как давно ты стал Гермесом?
Вопросы жгут мне язык, а еда скручивает желудок. Но я хочу знать все.
— Более или менее с тех пор, как я вернулся. Сообщение о том, что ты знаешь о вечеринках своего отца, было моим первым.
Мой рот открывается. — Как ты мог?
— Как только я увидел, насколько важна твоя репутация, мне пришлось пойти на это. Как я могу быть
