Натюрморты, пейзажи, портреты – это все классические направления в искусстве. Но видит Ван Гог иначе, чем все. И свое видение, перенапряженное, очень глубокое, очень активное, он передает через цвет и форму, через мазок. Даже самая лучшая, самая замечательная репродукция не может передать того впечатления, которое оставляют картины Ван Гога, когда находишься в непосредственной близости от них. В музее Ван Гога в Амстердаме больше пяти или шести картин сразу посмотреть невозможно: вы не просто устаете, а вы перенапрягаетесь. Эти картины вам так много дают и так много у вас забирают – именно благодаря своей энергетике, мощной и активной силе. Вы не можете оторвать от них глаз, вы все время рассматриваете, как эта форма живет у него в картинах, как ложатся мазки. У Ван Гога никогда не бывает повторений. Вероятно, можно даже составить такой реестр, как, например, реестр сюжетов у Босха. А у Ван Гога будет реестр мазков: мазок как сюжет, мазок как впечатление, мазок как способ наложения краски на холст, мазок как движение кисти. И вот это сочетание цвета с мазком создает необыкновенно энергетическое мощное движение художественной жизни на холсте. И в этом отношении Ван Гога нельзя сравнить ни с кем.
Очень интересное впечатление производят копии, которые он делает с картин. Когда вы хорошо знаете картину, с которой он делает копию, то можете, конечно, их сравнить. Это, например, его копии с картин Делакруа – «Пьета», «Добрый самаритянин». Есть и другие копии. Глядя на них, вы понимаете, что разница не в степени таланта или художественности образа. Дело именно в мощной, как огнеплавильная печь, энергетике, которая создается через контур, через мазок.
То же впечатление производит его знаменитый автопортрет с отрезанным ухом, который он написал после своего конфликта с Гогеном в Арле. Ван Гог изображает себя в шапочке, ухо у него перебинтовано. И на этой шапочке топорщится шерсть или мех, топорщится так, что вам кажется, будто это обнаженные больные нервы. Вы чувствуете физическую боль, глядя на этот автопортрет, на это зеленое пальто, на этот желто-зеленый глаз. Это прекрасно… и очень мучительно, с другой стороны.
Взглянем на его знаменитые «Подсолнухи». Когда говорят «Ван Гог», то говорят слово «Подсолнухи». От них просто нельзя оторвать глаз. Посмотрите, как написан глиняный кувшин. И каждый подсолнух – это солнце, это такие горящие огненные солнца с листьями. Невозможно понять, каким образом вообще художник смог это изобразить, какой внутренний творческий накал, какой гений, какую неповторимую индивидуальность надо иметь для того, чтобы создать этот язык, не имея ни школы, ни учителей. Ну, что такое школа Кормона или Мауве! Нет, Ван Гог сам создал свою форму. Он сам создал свой язык в живописи, точно так же, как он создал его в своих письмах.
И когда он покинул Париж, он уже нашел себя, как бы определил себя как художника. И именно Тулуз-Лотрек, который вообще довольно интересно прошивает собой его жизнь, посоветовал ему уехать на юг Франции. А Тулуз-Лотрек был человеком очень проницательным, сверхумным и сверхчувствительным. Он любил Ван Гога и очень хорошо понимал его как художника. Более того, когда в 1890 году, в год смерти Ван Гога, впервые были выставлены в групповой экспозиции его работы и кто-то из художников подверг их критике, Тулуз-Лотрек этого человека вызвал на дуэль. Он с большим вниманием относился к Ван Гогу, очень чувствовал его ранимость, его уязвимость. И в 1888 году именно Тулуз-Лотрек посоветовал ему уехать в Арль. И Ван Гог уехал в Арль.
Считается, что арльский период – это два года, 1888-й и 1889-й. Это условное понятие, потому что в Арле Ван Гог провел 1888 год, а 1889-й – это клиника для душевнобольных в Сен-Реми и замечательный город недалеко от Парижа Овер-сюр-Уаз, где он жил под наблюдением доктора Гаше.
Чем же примечателен арльский период? В это время Ван Гог написал свою картину «Ночная терраса кафе». Она была создана в 1888 году в Арле. На самом деле ночное кафе в Арле изображено на двух картинах, а не на одной. Первая картина – это ночная терраса кафе, то есть вид с улицы, а вторая картина – это ночное кафе внутри. То есть тема ночного кафе в Арле как бы имеет две главы или две части, одна часть – это вид кафе на улице, а вторая часть – это мы словно входим внутрь этого кафе. Сам Ван Гог очень много писал об этом ночном кафе в своих письмах. Он хотел написать соединение трех контрастов: эта абсолютная пустынность улицы, ночь, официант, редкие посетители, какая-то немота, необщение. Кафе – это место для общения, а у Ван Гога необщение – это ночное кафе, пустое кафе.
Очень сильный золотой свет заливает то место, где стоят столики, где стоит официант. Самое главное – это золото светового пятна, неопределимое инфернальное состояние, заливающее улицу, кирпичные мостовые и ночное небо. Небо было необыкновенно важным понятием в живописи Ван Гога, потому что для него небо было бесконечностью, бесконечной тайной. У него вообще не было черного неба на картинах. Есть еще одна картина, которую он написал уже в Овере, где он как бы возвращается к этой теме – теме неба – и пишет просто небо ночью. Это темно-синяя бездна, это темно-синяя глубина, и на ней зажигаются большие золотые звезды. Эти золотые звезды и вот этот золотой свет, который заливает кафе, создают очень странную перекличку. Но в том ночном небе, которое он пишет в Овере, он пишет небо как близость Млечного пути. Душа словно входит в Млечный путь, в какую-то загадку далеких звезд, душа художника отлетает к ним. Это небо приблизилось к нему вплотную, он чувствует его холодное, властное, мощное дыхание, его мистическую бездну.
«Ночная терраса кафе» – это, с одной стороны, необыкновенно мощная и очень красивая, очень сложная живопись, а с другой стороны, это состояние, это рассказ о переживании. Мы упоминали об особой сюжетности Ваг Гога, сложной и странной. Вот это описание состояния. Вообще Ван Гог был человеком прекрасно образованным. Когда вы читаете его письма, вы просто поражаетесь тому, сколько он знал. В частности, он очень много читал Толстого, и очень много пишет о Толстом своему брату и Эмилю Бернару. Он спорит с ним как с религиозным философом. Он очень любит Ги де Мопассана и Гонкура – своих современников, которые ему очень близки. Но он еще гораздо глубже погружен в психологию, потому что для него передача состояния средствами живописного языка – это самое главное. Его задача – передать именно состояние.
Прежде чем войти внутрь этого кафе, скажем еще об этой связи переживаний Ван Гога с его живописью. Когда он живет в Арле, он продолжает мечтать о создании коммуны: вот сейчас у него будет в Арле дом, он называет его странно, как-то почти символически и очень ласково – «желтый домик». Что такое «желтый дом» в нашем языке, всем прекрасно известно. Но для Ван Гога желтое – это цвет солнца, это цвет звезд, это цвет подсолнухов, это цвет с совсем другим значением, цвет тепла, цвет душевного родства. «Желтый домик, я сделаю желтый домик» – это означает какое-то уютное место, для всех уютное. И он хочет, чтобы там располагалась коммуна художников, чтобы художники приезжали туда жить. То есть это опять та же самая идея социальной утопии.
И Ван Гог ждет Гогена, он его очень ждет! Когда вы читаете письма, то просто не верится, что это письма. Вам кажется, что это какая-то удивительная повесть, в литературном отношении опережающая его время – где-то просто как поток создания, где-то толкающая его прозу уже в начало XX века. И там написано, как он ждет Гогена и что он хочет сделать в этом доме для того, чтобы тому было уютно, чтобы они могли вместе работать, какую он купит мебель, как он распишет это все. Он описывает словами картину, которую он на самом деле тогда еще не написал, потому что свою спальню в Арле он написал по памяти в 1889 году, уже в Овере. Но он описывает словами, как он готовится принять своего друга. И он словами пишет картину, которой на самом деле нет, но которую он мог бы написать.
