Хочешь, я за тебя разрешу эту задачу? — его глаза сверкнули отраженным лунным светом, когда он громко и четко скомандовал: — Убить ведьму!
Велемир дернулся, снова толкая Селену в колосья. Стрела вонзилась в плечо, пробив мышцу насквозь, жаля болью, но он только скрежетнул зубами, здоровой рукой обламывая древко, и за шкирку ухватил Маину, рывком оттаскивая ее от распластавшегося на земле Ратмира.
А потом по земле во все стороны от них троих ширящимся кольцом хлынуло пламя, превращающее все на своем пути в черную пыль. Авангард дружинников дружно отшатнулся, попирая свои тылы. Истошно закричали те, кто на свою беду оказался к ведьме ближе всех и просто не успел уйти. Ратмир рванул прочь прямо на четвереньках, неожиданно резво и чертовски смешно, если бы безысходность, в которую они угодили, располагала к веселью.
Ведь в них со всех сторон уже летели десятки стрел. Вель ничего не успевал сделать, только подмять под себя Селену и Маину, всеми силами стремясь укрыть обеих от острых наконечников. Еще успел зажмуриться, ожидая неизбежной боли от пронзающей слабую, податливую плоть стали. Он бессмертен, значит главное — сохранить сознание, чтоб потом встать и дать последний отпор тем, до кого не доберется ведьмин огонь. А боль только придаст ему сил и ярости.
Боли не было. Криков солдат не было, и не было рева пламени. Селена слабо шевельнулась под Велемиром, пытаясь выбраться, и тогда он открыл глаза.
Вокруг был слепяще-светлый день, выжигающий даже голубизну неба, отчего оно сделалось молочно-белым. Вель изумленно застыл, оглядываясь вокруг. Весь мир потонул в ярком, вышибающем слезу свете, от которого даже кожу на лице драло, словно она обгорела на солнце, и замер, как муха в янтаре.
Стрелы, летевшие в них, повисли в воздухе, бликуя острыми наконечниками. Воины Ратмира обездвижено пялились в воздух стеклянными глазами. Кого-то невидимая сила застала спешивающимся с коня, кого-то — натягивающим тетиву для нового выстрела. Один солдат успел лишь наполовину вытянуть меч из ножен, прежде чем замереть живой статуей. Другой только-только протянул руку помощи своему ярлу, но так и не смог его коснуться.
Мир застыл в одном мгновении, и только колосья пшеницы создавали движение, раскачиваемые из стороны в сторону налетевшим из ниоткуда беззвучным ветром.
— Что за черт… — прошептала Маина, отпихивая с себя наемника. Ее хрустальные глаза, слезящиеся от яркого света, непрерывно скользили по обездвиженной армии вокруг.
— Если бы я знал, — Велемир поднялся на ноги, чуть не ткнувшись носом в одну из стрел. Как завороженный коснулся наконечника. Порезал палец и тут же отдернул руку, с интересом рассматривая выступившую на коже каплю крови, которая в этом слепящем дне казалась прозрачной, как рубин.
— Я знаю, — ответила ведьма, которая тоже успела подняться с земли и смотрела теперь на что-то за спинами Веля и его подруги.
Наемник проследил ее взгляд, обернулся и только устало вздохнул. Слишком многое открылось ему за неполный день и часть ночи: сил удивляться больше не осталось.
Из самого сердца поля по направлению к ним… нет, не шла, а парила не задевая колосьев высокая-высокая женщина. Ее полупрозрачные одежды развевались от того же беззвучного ветра, что качал пшеницу, а в руке серебрился полумесяц серпа. И вся она состояла не из плоти и крови, а была сплетена из живого, солнечного огня.
Все вокруг — и неживые-немертвые воины Ратмира с оружием наголо, и даже ведьмин огонь, замерший алыми лепестками у лошадиных копыт — вдруг показалось Велю таким грязным, лишним… неуместным. Он сам себе показался неуместным в этих потоках чистого света.
— Это еще кто? — прочел наемник по губам Маины, которая тоже узрела это чудо.
— Полудница, — просто ответил он, и могло показаться, что это слово все объясняет.
К Велемиру легко пришло понимание: сейчас не время Полудницы, но она явилась в это поле на зов ведьмы. Потому что поле было то самое. И Полудница была та самая. И именно ее дары носила в себе Селена. Конечно, Маина не слышала ведьминой сказки. Надо будет ей потом поведать…
Женщина подошла к ним ближе, остановилась в нескольких шагах, позволяя Велемиру рассмотреть себя получше. Наемник вдруг понял, что роста она уже обычного, человеческого, а глаза у нее белые-белые, ни зрачка, ни радужки, и за плечами развеваются пламенеющие волосы.
Пот, градом скатывающийся по лбу, заливал лицо. Вель простодушно утерся рукавом вконец запачканной рубахи, и перевел свой взор на Селену, ожидая, что же будет дальше.
— Зачем ты звала меня? — спросила женщина, и голос ее звучал как сотня девичьих голосов одновременно.
— Мне нужна твоя помощь, — губы у ведьмы пересохли и потрескались. Огонь был ей нипочем, но не огонь Полудницы, кажется.
— Помощь? — потоки пламени под полупрозрачным лицом зашевелились, меняя направления, перетекая в иную форму, и несколько секунд спустя приобрели черты Селены. Даже после лешего, колдуна-медведя и мертвых воинов Веледара это было… жутко. — Чем же ты отплатишь мне?
— Я верну тебе твои дары, — ответила ведьма.
Полудница мгновение смотрела на нее, а затем запрокинула лицо к молочному небу и захохотала в голос. В сотню голосов. И шелест пшеничных колосьев сердито вторил им. Маина, не привыкшая к такому, болезненно поморщилась и уже подняла руки, чтобы ими уши заткнуть, но Полудница умолкла, снова пронзая огненными бельмами глаз Селену.
— Ты хочешь спасти жизни этих людей, — ее длань проплыла по воздуху, указывая на Маину и Велемира. — Где же это видано, чтобы за жизнь дарами расплачивались? Это несоизмеримо.
— А разве не их ты жаловала моему роду за спасение собственной жизни? — прищурилась Селена.
Лихое лихим вышибают.
Полудница улыбнулась, склонила голову, и пламенеющие волосы заструились по плечам.
— Что ж, это верно. Но почто мне то, чем я итак обладаю? У меня к тебе другое предложение.
— Говори, — кивнула ведьма.
— Все просто. Служба за службу. Я спасу этих людей. А ты послужишь вместо меня, — женщина сделала вид, что задумалась, — Скажем, лет сто.
— Что значит «послужит вместо тебя»? — тут же напрягся наемник.
Полудница перевела на него взгляд, но не как нормальные люди, а повернулась всем телом, и головки колосков у ее подола преданно подались следом.
— То и значит, — в ее руке снова сверкнул серебряный серп, рассыпая вокруг себя слепящие искры. — Здесь мое поле. И служба моя состоит в том, чтобы оберегать посевы.
— А ты что будешь делать? — уж чего-чего, а дерзости Велю было не занимать.
— А я по свету погуляю. Отдохну от долга. Любопытно, каково это — быть человеком? Наверное, неплохо, раз вы, люди, так отчаянно цепляетесь
