ходит.
«И тут в столовую заходит Марго с корзиной грязных полотенец. Я поманила ее к двери, так, чтобы остальные не увидели, — вспоминала Алин. — Слава Богу, девчонка все поняла!»
Хватило пары секунд. Шепотом, делая страшные глаза, Алин проговорила:
— Бога ради, беги скорее в мэрию поселка и позвони жандармам! Пусть поскорее приедут. Патрон убил Жюстена!
Последнюю фразу она произнесла неуверенно, для пущей убедительности. Перепуганная горничная кивнула, бросила корзину и убежала.
— Чем ты там грозишься, потаскуха? — неожиданно спросил Ларош, направляясь прямиком к ней. — Быстро отошла от окна! Выпрыгнуть хочешь?
Он схватил ее за запястье, и молодая женщина попыталась вывернуться. Другой рукой Ларош вцепился в ее волосы и, сколько было сил, дернул. Глаза у старика были выпучены, желтые зубы оскалены — страшно смотреть.
— Гад, отпусти меня! — закричала Алин.
Ларош еще сильнее дернул за волосы, так, что Алин пришлось податься назад, чтоб не было так больно. Она душераздирающе закричала, когда он ударил ее кулаком по лицу.
— Что ты там лепетала? Почему это я скоро запою по-другому? Говори, или голову размозжу!
— Потому что гореть вам в аду! — запинаясь, отвечала молодая женщина. — Вас все равно накажут! Хорошо было, когда я разыгрывала из себя девственницу, недотрогу? Старый хряк! Мерзавец! По-другому у вас ведь не выходило!
У Алин кончился запас оскорблений, и она пронзительно, почти истерически завопила. Ларош заставил ее замолчать, ударив по губам. Нос у нее был в крови, губы — разбиты, когда он швырнул ее на пол.
Алсид растерянно наблюдал за происходящим. Он нервничал, испытывая смесь нездорового возбуждения и страха.
— Если хочешь, возьми ее! — предложил ему хозяин, нанося любовнице удар по ребрам. — Давай, не стесняйся!
У Алсида давно не было женщины. Мадлен взяла его в любовники за пару месяцев до своего ареста, кончившегося тюрьмой. Он привык удовлетворять себя сам, частенько представляя груди Алин и ее зад.
— Что, мсье, правда? — не мог поверить он.
— Это приказ, кретин! — Кровь бросилась в лицо Ларошу, и он вырвал у садовника ружье. — А я тобой полюбуюсь.
— Нет, только не это! — заплакала Алин.
Поначалу она боялась подняться, а теперь было поздно: Ларош навел на нее ружье.
«Он нас всех перестреляет, одного за другим!» — подумала она, холодея от страха.
Алин зажмурилась. Она готова была вытерпеть надругательство над собой со стороны Алсида, лишь бы выиграть этим еще несколько минут.
— Хозяин, слышите? — вдруг хрипло произнес Алсид.
Алин прислушалась. Во дворе громко цокали лошадиные копыта. Ларош подбежал к распахнутому окну и увидел экипаж с фонарями и несколько всадников в жандармской униформе.
— По какому праву вы врываетесь в поместье? — заорал он.
Ларош побледнел. Жандармы приехали за ним! Кто-то все-таки сообщил властям! Он призвал на помощь ту малую толику разума, которая у него еще оставалась и которую он использовал для воплощения своих бредовых идей. Выводы были неутешительны. Все кончено!
Алин, с окровавленным лицом, поднялась с пола. Алсид побежал отпирать будуар в надежде, что сможет предъявить полицейским хоть один хороший поступок.
— Пес шелудивый! Предатель! — бросил ему помещик.
Это были его последние слова. В гостиную ворвались жандармский бригадир с пистолетом в руке и три его подручных — и тишину ночи разорвал выстрел.
Гуго Ларош, владелец поместья Гервиль, упал на глазах у удивленных жандармов. Он прижал дуло к своей шее, под подбородком, зная наверняка, что выстрел под таким углом окажется фатальным, и выстрелил.
Мало что соображающие Ортанс, Сидони и старик Леандр через мгновение уже смотрели на распростертого на паркете хозяина с кровавым месивом вместо лица.
Жюстен вздрогнул, когда до караульной докатилось эхо выстрела, заглушенное толстыми, средневековой постройки стенами. Он подумал, что это ему, скорее всего, почудилось: он задремал, сидя рядом с Роже и держа его за руку. Раненый был без сознания, но еще жив — его неподвижные пальцы казались Жюстену обжигающе горячими.
— Кажется, в замке стреляют. Ничем хорошим это не закончится, — сказал он. — Лишь бы только Ларош никого не убил! Кто ему помешал на этот раз? Алин? Леандр? Надо отсюда выбираться! Роже, прости, но придется тебя оставить. Ради твоего же спасения!
Он склонился над молодым конюхом, прислушался к его прерывистому дыханию. Пришлось отпустить его руку. Жюстен погладил его по лбу, потом на ощупь нашел зажигалку. Оказалось, Роже уронил ее между ними на брезент.
— Дружище, ты еще увидишь солнышко и улыбку своей матери, — проговорил Жюстен, вставая. — И я подарю тебе дюжину шейных платков, и лошадь, твою любимицу. Обещаю!
Жюстен щелкнул зажигалкой. Поднял руку, чтобы получше рассмотреть просторное помещение караульной с арочным потолком все из того же сероватого известняка. Мощенный камнем пол был усыпан строительным мусором. Кучи мусора были и у стен, вперемежку с поломанными деревянными ящиками.
Он потушил зажигалку, надвинув на нее металлический колпачок, и подошел к лестнице. Пока горючее лучше поберечь, наверх он взберется и так, хотя лестница крутая, а ступеньки узкие. Он уже начал подъем, когда сверху послышались голоса.
«Ларош решил прикончить меня и Роже? — подумалось Жюстену. — Плевать! Все равно полезу вверх! Может, как-то прорвусь!»
Жюстен знал: правда на его стороне, и собирался драться до последнего. Когда вверху забрезжил свет, он сунул зажигалку в карман и стал подниматься быстрее. Кто-то открыл люк со стороны погреба. Мужчины говорили громко, сердито… Но голоса их были Жюстену незнакомы, в отличие от еще одного, женского!
— Скорее, скорее спускайтесь, бригадир! — говорила Алин. — Может, молодой хозяин еще жив!
Пару секунд Жюстен еще сомневался, что расслышал правильно, потом понял: кошмару конец! Он остановился и, сколько оставалось сил, позвал на помощь:
— Скорее! В караульной — умирающий! Это Роже, наш конюх! Нужно отвезти его в больницу. Я спускаюсь обратно, к нему.
Старый Леандр, который как раз раздавал жандармам фонари, увидел, как Алин перекрестилась, благодаря Бога.
— А ты не так уж плоха, моя девочка! — сказал он ей на ухо. — Пока все при деле, ступай наверх, умойся и переоденься!
— Пожалуй, ты прав. Спасибо, Леандр!
Бруклин, в бакалейном магазине Дюкенов, в тот же день
Элизабет держала на коленях малютку Уильяма. Мальчик что-то лепетал, посасывая пальчик. Бонни сбегала за сыном к соседке и заварила еще чаю, чтобы отпраздновать примирение мужа и племянницы. Развернула кекс с сухофруктами, нарезала ломтиками.
— Чай! С утра до вечера чай! — вздохнул ее супруг. — Эта английская традиция прижилась в Америке. В такую жару я бы лучше выпил доброго французского сидра, такого, какой в Шаранте готовит отец. Иногда меня терзает ностальгия.
— Я тебя понимаю, дядя Жан, — мягко отвечала
