– Мне кажется, вы чувствуете себя виноватой. Почему?
Она, размышляя, склонила голову набок.
– Мне не нужно было обращаться к Бронцеву. Я вела себя как дура, как капризная девчонка, и эти его эксперименты с памятью… Они должны были закончиться плохо. Я действительно виновата в смерти Глеба. По идее, вам следовало бы меня ненавидеть, – она несмело подняла глаза. – Скажите, Марк нарочно… собрал НАС вокруг себя?
– Дело вовсе не в нем, – ответил я.
«Он демонстрировал нам какой-то диплом с печатью Ассоциации Магов, – сказала Дарья Богомолка. – Хотя я не уверена, что такая существует. Теперь вы понимаете? Настоящее могущество не требует антуража, поэтому Бронцев меня и оттолкнул».
«У него ничего не получалось, – это реплика проницательного Миши Закрайского. – Как-то к нему пришел один… не в свое время. Дядя Марк полчаса промучился, колдовал так и сяк – мужик не засыпает…» – «Ты считаешь, дядя Марк не был экстрасенсом?» – «Не знаю. Может, ему кто-то помогал?»
– На самом деле Бронцев был лишь деталью сцены – как, к примеру, диплом на видном месте, свечи на бархате, пианино из красного дерева, на котором никто не играет… Кот Феликс, шкатулка с двойным дном. И он сам – в белой шелковой рубашке, с седой шевелюрой, завораживающим голосом… Актер-статист, не более. А настоящий маг, тот, кто действительно управлял памятью пациентов (и вашей в том числе), все время прятался за ширмой. Это он вызвал в вас воспоминания на генном уровне.
– Нянюшка Влада, – тихо проговорила Альбина. – Она всегда подозревала Олега, еще с нашей первой встречи, когда он спас меня от лесного вепря. А я его спасти не смогла…
– А когда ваш дед привел домой любимого ученика, – спросил я, – вы сразу поняли, кто перед вами?
– Не сразу, – покачала она головой. – Но… Улыбка, манера проводить рукой по волосам, походка, жесты… Все было так знакомо! И пугало. Ведь я тоже была уверена, что он провел врагов к городу. И, по-моему, он это почувствовал.
– Когда?
– Когда мы плыли на теплоходе.
…Душа искала родственную душу и вдруг обрела ее. Плоть искала плоть и нашла – он бережно опустил женщину на кровать, любуясь, как ее волосы в лунном сиянии струятся серебристым водопадом по подушке, умирая, задыхаясь от нежности. Она лежала, вытянувшись в струнку, запрокинув голову, потом с тихим стоном подалась навстречу.
Он не спешил. Он был очень терпелив, ласков и настойчив, он довел ее до самого края бездны – и она плыла среди глубокого космоса, через перекрестки миров, ощущая прикосновение его рук и губ. Он никогда еще не брал женщину, которая была столь – абсолютно – покорна и в то же время полна необузданной страсти.
– Олег, – прошептала она, и он не удивился, услышав чужое, давно забытое имя. И она не удивилась, когда он назвал ее Еланью.
И вдруг что-то случилось. Теплоход будто качнулся на большой волне. Лунный свет словно взорвался вспышкой, она на миг ослепла, ее швырнуло куда-то в иной мир, где не было полутонов: только холод и удушливый смрад, потрескивание угольев на месте пожарища и тихое завывание ветра…
Юноша растерянно вошел в полуразрушенный собор через разбитые главные ворота. Внутри – везде, от самого входа, построенного в виде римского портика, до величественного алтаря на полу лежали убитые. Все вперемешку – и свои, и чужие. Мальчик медленно пробирался между ними, всматриваясь в оскаленные лица, иных переворачивал, чтобы разглядеть получше… Он явно искал кого-то и в конце концов нашел. И встал рядом.
Олег и Елань лежали вместе, рука об руку. Оба еще сжимали оружие: Белозерский князь – свой неразлучный сарматский меч, погнутый, зазубренный и бурый от крови, княгиня – оброненную кем-то татарскую саблю. Елань, похоже, умерла первой: чужой клинок ударил ее под сердце. Князь Олег после этого еще долго стоял над ее телом и дрался, когда вокруг уже не оставалось тех, кто мог бы прикрыть ему спину. Его так и не сумели, одолеть на мечах – только когда позвали лучников и отступили, чтобы не попасть под свои же стрелы.
Некрас склонился на телом убийцы своего отца. И осторожно, словно боясь потревожить, закрыл ему глаза. И прошептал молитву.
Кто-то тихонько смеялся. Смех был странный: всхлипывающий, жуткий, безумный. Полусмех-полуплач… Некрас поднял голову. Гриша Соболек, личный слуга и телохранитель Белозерского князя, в дорогой шубе, одетой прямо на голое тело, с целой гирляндой разноцветных бус на шее, увешанный с ног до головы богатым оружием (снял с убитых), бродил меж телами и посмеивался, заглядывая в мертвые лица.
– Никого, – давясь, проговорил он. – Все ушли… Ты видел, как они ушли? Туда, – он указал пальцем на дверь за алтарем.
– Видел, – медленно выпрямляясь, ответил Некрас.
– Пресвятая Богородица забрала их всех… Всех, кроме меня. Почему? Мне же обещали!
– Потому что ты предатель, – прошептал юноша.
– Я? – Гриша расхохотался, – Я только выполнил приказ своего господина. Не этого, – он презрительно кивнул на мертвого Олега. – А того, кому я служил на самом деле. И он обманул меня.
– Значит, тебя послал к Батыю не князь Олег?
– Меня предали все, – бормотал Соболек, рыская вокруг обезумевшими глазами, на дне которых плескалась жутковатая черная водица. – Даже татарский хан. Я на коленях умолял его взять меня с собой. Или убить. Что ему стоило? А он пнул меня сапогом под зад и сказал: «Много чести будет тебе, если даже простой погонщик лошадей испачкает о тебя руки».
Он продолжал говорить, говорить без остановки, все тише и бессвязнее, двигаясь вроде бы неуклюже, бесцельно (какая цель может быть у сумасшедшего?), а сам потихоньку, незаметно приближался к Некрасу, нащупывая заткнутые за пояс ножны.
– Теперь мы остались вдвоем, – шептал он, пуская слюни по подбородку. – Ты и я. И все равно здесь нам слишком тесно. Воздуха не хватает… Ты чувствуешь, сын колдуна?
Некрас молчал. С той минуты, как он своими глазами увидел, кто ведет врагов к стенам города, у него было единственное желание: самому покарать предателя. Теперь предатель – уже и не человек вовсе – стоял перед ним, рукой можно было дотянуться… А рука-то как раз и не поднималась, словно заледенела. Смотреть не было сил, и Некрас презрительно отвернулся…
И в этот момент Гриша Соболек прыгнул, взмахнув саблей. Все-таки не зря он был личным телохранителем князя. Его удар, неожиданный (так казалось), многократно усиленный безумной яростью, должен был разрубить противника пополам. Он уже предвкушал это…
( – Если враг вооружен, а ты безоружен, – говорил когда-то Йаланд Вепрь, – это твое преимущество, потому что противник, имея в руках меч, будет слишком полагаться на него, и уже не он будет управлять оружием, а оружие – им. Тебе только нужно стать открытым и свободным, свободнее твоего врага, и ты победишь…)
Некрас, подавив ненависть, шагнул в сторону и, когда сабля просвистела мимо, влепил Грише пощечину – так, что тот отлетел на добрых пять шагов. Клинок, кувыркаясь, отскочил куда-то вбок. Парнишка поднял его и недобро поглядел на предателя. Потом повернулся и пошел прочь. Он точно знал, что в спину его не ударят. А ударят, так промахнутся.
