в подвалах ЧК. Мы должны предотвратить это…»
Со временем я разошелся. Что-то я исполнял в стиле Новодворской, что-то — в стиле Алексеевой. Потом вспомнил ещё про одну звезду российского либерализма — Васисуалия Лоханкина. Правда, писать белым стихом я не стал, но из тем героя Ильфа и Петрова можно было кое-что почерпнуть.
Светлана и Миша тоже даром времени не теряли. Забавно, что у моей подруги местами выходил корявый вариант Политковской.
Наши писания заказчикам понравились. Как стало известно гораздо позже, эти материалы были напечатаны с очень высоким качеством. Ведь согласно легенде, люди из «ЛД» обладали очень большими возможностями.
Сдав работу, мы устроили хорошую пьянку, дабы придти в себя. А как иначе?
Теперь оставалось надеяться, что всё пойдет так же, как и в моей истории.
Тачанки под красной Звездой Соломона
В декабре в Москву пожаловал сам батька Махно. Он ехал на переговоры с Советским правительством, но по телеграфу он отбил, что прежде всего хочет встретиться со мной. Так что на Брянском вокзале Нестора Ивановича встречал именно я.
Подъехал он со всем понтом — в поезде с салон-вагоном. Едва паровоз, остановился, из вагонов стали выпрыгивать серьезные ребята из «черной сотни», вооруженные карабинами. На и поясах у них имелись Маузеры, гранаты и прочий необходимый в хозяйстве инвентарь. Одеты были эти парни в одинаковые бекеши и кубанки. На рукавах у всех имелась нашивка — красная звезда в черном ромбе. Действовали они очень грамотно — тут же быстро и без суеты оцепили перрон. И вот тут вышел Махно с сопровождающими его лицами.
Даже по сравнению с тем, когда я видел батьку в последний раз, это было как-то очень далеко от анархии. Тем более, что и люди у него были не те. Мария Никифорова и Семен Каретников погибли. Льва Задова расстреляли по приказу Махно. А вот товарищ Гроссман-Рощин в свите Махно имелся. Я-то помнил, что в моей истории он после разгрома Махно примкнул к большевикам. Правда, в политику не лез, но являлся в двадцатых одним из самых крутых литературных критиков. А ведь критик — это был боец идеологического фронта.
Ну, в общем, погрузили мы наших гостей на машины и отправились на Большую Никитскую, где, разумеется, был накрыт стол. В этом мире так и не вышло постановление СНК, подтверждающее «сухой закон». Ленин вообще-то не одобрял пьянство. И в моей истории этот закон продавил. Хотя тогда он выглядел чистым лицемерием. Запои товарища Орджоникидзе были партийной легендой.
Но сейчас мы могли пить, ни на кого не оглядываясь.
Махно поднял первый тост.
— Ну, что Сергей, давай за то, как мы тогда вместе воевали в восемнадцатом.
И в глазах батьки была тоска. Он явно маялся ностальгией по тем временам. В самом деле — тогда было всё просто и весело. Как пел Высоцкий о наших временах:
Удача впереди и исцеление больным,
Впервые скачет Время напрямую — не по кругу,
Обещанное «завтра» будет горьким и хмельным.
Легко скакать, врага видать,
И друга тоже — благодать!
Судьба летит по лугу!
Да, тогда весело было. Но теперь наступило горькое и хмельное «завтра». Махно был честный человек, пожалуй, самый честный среди фигурантов этой эпохи. И он видел, что дело катится куда-то не туда. В Галиции, где он командовал, не было никакого «анархического общества». Имелась нормальная военная диктатура. А иначе никак. «Хочешь победить дракона — сам стань драконом».
За разговором выяснились разные интересные дела. Кое-что я знал, корреспондентов РОСТА на Западной Украине хватало.
Но всё-таки слышать от Махно — это было иное. Жизнь пошла совсем не так, как хотелось бы. Льва Задова батька шлепнул за «буржуазное перерождение». Оно понятно. Лёва всегда был скользким типом. Вот, видимо, и решил поиграть в черно-красного барина. Другие сторонники Махно тоже взбрыкивали. Ладно там Маша Никифорова, она не признавала никакой порядок в принципе. А вот Каретник был из иного теста. Но он тоже обвинил батьку: «ты стал большевиком». В общем, это напоминало историю с Че Геварой. Товарищ Эрнесто ведь так и не понял политических маневров Фиделя, из-за чего они и поссорились. Как и в случае с команданте, Каретник ушел в совершенно безнадежный рейд. Где и погиб.
В общем, до Махно дошло — его анархизм как-то не работает. В той истории ему проверить не дали. Тогда осенью девятнадцатого анархисты продержались в Екатеринославе три месяца, пытаясь организовать в городе и его окрестностях «вольную жизнь», но потом подошел генерал Слащов, который «черных» раздолбил, оказавшись единственным из белых генералов, кто смог победить махновцев. Забавно, что в той истории летом 1919 года Махно наголову разгромил Слащова. Что тоже больше никому не удалось. Эти двое стоили друг друга.
Теперь-то у Слащова иные задачи, а вот у Нестора Ивановича наметились проблемы. Я видел перед собой усталого человека, который осознал: то, во что он верил, оказалось полным фуфлом. Теперь оставалось — либо идти под большевиков, либо в полный разнос с понятным итогом.
Но сдаваться батька не собирался. Не тот человек. В Галиции он провозгласил создание Западно-Украинской трудовой федерации. И вот теперь приехал на переговоры в Москву. Идти под большевиков ему явно не хотелось.
— Сергей, я понимаю, что меня одного рано или поздно сомнут. Но создавать в Галиции новую советскую республику… Мои люди не поймут. Многие мутят воду — дескать, батька стал не тот.
— С тобой, насколько я знаю, хотят заключить договор о союзе. Как с союзным государством. Конечно, ты будешь в этом свете выглядеть не совсем как анархист. Но, как я понимаю, у вас там теоретиков уже нет. А на мнение международной анархисткой общественности тебе плевать. Так?
— Оно так. Мои умники-книжники все разбежались. Остались только те, кто готов к союзу с вами.
— Твоим людям мои ребята помогут всё правильно объяснить. А анархистам всех стран надо просто сказать: сперва хоть чего-то добейтесь, потом судите других. А то очень удобная позиция — сидеть в теплой квартире на мягком диване и всех осуждать за то, что они не соответствуют идеалу.
— Хорошо сказал. Я запомню.
Вообще-то ничего особенного в таком решении партии по отношению к Махно не было. В моей истории Тувинская народная республика являлась формально независимой аж до 1944 года. Черт его знает, зачем это было надо, но так вот вышло. Вот и с Галицией решили играть по
