были вольноотпущенницами или обычными проститутками. Например, Фрина и Миртала в стихах прямо названы отпущенницами (libertina)[1030], а Неэру, как сообщает сам поэт, привратник дома мог не отпустить на веселую пирушку, а значит она вообще была несвободной женщиной — возможно, проституткой[1031]. Для римских гражданок проституция была делом постыдным, поэтому, как правило, этим ремеслом занимались рабыни, отпущенницы, дети-подкидыши, а также свободнорожденные женщины, измученные нищетой или попавшие в безвыходное положение.
В Риме женщины легкого поведения обитали буквально повсюду, но особенно много их было в бедных кварталах, а также на постоялых дворах и в харчевнях. Самыми известными местами для занятий проституцией являлись лупанары — публичные дома (от слова lupa — волчица, как называли проституток римляне). Они были настоящими рассадниками венерических и инфекционных заболеваний, пользовались ими в основном рабы и вольноотпущенники. В лупанаре обычно имелся приемный зал, где проститутки коротали время в ожидании посетителей. Принимали же клиентов они в грязных крошечных комнатушках, где помещалась лишь убогая кровать, накрытая тощим тюфяком. Часто у этих комнатушек даже не было дверей — от основного помещения они отделялись лишь занавеской.
Гораций, кстати, никогда не посещал подобные заведения[1032], хотя и предпочитал легкодоступную любовь[1033]. Состоятельные люди обычно были завсегдатаями небольших «элитных» лупанаров, которые устраивали богачи в своих особняках: девицы там были более «высокого качества». В столице также проживали известные куртизанки, очень красивые и умные, обладавшие изысканными манерами и различными талантами, которые обслуживали только богачей и, соответственно, брали за свои услуги огромные суммы денег.
Существовали еще сводники и сводницы, которые на определенный срок сдавали за деньги принадлежащих им рабынь-проституток заинтересованным клиентам. Большую часть заработка своих подопечных они, естественно, оставляли себе, поскольку обеспечивали их жильем, одеждой и едой. Тем не менее некоторым проституткам все же удавалось накопить необходимую сумму денег, чтобы выкупиться на волю. Кроме того, очень часто хозяева харчевен, постоялых дворов и бань принуждали своих служанок отдаваться посетителям за деньги под предлогом исполнения служебных обязанностей.
Некоторые проститутки занимались своим ремеслом самостоятельно, без посредников. Работали такие женщины, как правило, у себя дома. В поисках клиентов они бродили по центральным улицам и площадям, около театров и амфитеатров, где традиционно было много народу. Чтобы привлечь к себе внимание, проститутки наряжались в яркие, броские, вызывающие одежды, а также щедро использовали всевозможные косметические средства. Самые дешевые проститутки обретались на улицах Субуры[1034].
Гораций в своих стихотворениях пылко призывает соблюдать чистоту в любви, осуждает охотников за чужими женами и любителей продажных женщин[1035], но сам при этом отнюдь не сторонится замужних матрон. Например, в одной из од поэт пишет о том, как он безуспешно пытается добиться любви некой Лики, которая, между прочим, имеет мужа[1036]. Более того, в известной сатире раб Дав упрекает Горация как раз в постоянном желании волочиться именно за чужими женами:
Жены чужие тебя привлекают, а Дава — блудницы.
Кто же из нас достойней креста за свой грех? Ведь когда я
Страстной природой томлюсь, раздеваясь при яркой лампаде,
Та, что желаньям моим ответствует, как подобает,
Или играет со мной и, точно коня, распаляет,
Та отпускает меня, не позоря: не знаю я страха,
Как бы ее не отбил кто-нибудь иль богаче, иль краше;
Ты же снимаешь с себя и всадника перстень, и тогу
Римскую, ты из судьи превращаешься в гнусного Даму
И надушенные кудри вонючим плащом прикрываешь.
Разве тогда ты не тот, кем прикинулся? Робкого вводят
В дом тебя; борется похоть со страхом, колени трясутся.
Разница в чем — ты «на смерть от огня, от плетей, от железа»
Сам, подрядившись, идешь или, запертый в ящик позорно,
Спущен служанкой туда, сообщницей грязного дела,
Скорчась сидишь, до колен головою касаясь? По праву
Мужу грешащей жены дана над обоими воля.
А уж над тем, кто прельстил, — особенно. Ибо она ведь
В доме своем и в платье своем, а тебе уступает
Лишь потому, что боится тебя, твоей страсти не веря.
Ты ж, сознавая, пойдешь под ярмо и ярости мужа
Весь свой достаток отдашь, свою жизнь, свое тело и славу!
Цел ты ушел; поумнел, я надеюсь, и станешь беречься?
Нет, где бы снова дрожать, где бы вновь мог погибнуть, ты ищешь.
О, четырежды раб! Какое ж чудовище станет,
Цепи порвавши, бежав, возвращаться обратно к ним сдуру?
<…>
…Попросит красотка
Пять талантов с тебя, да помучит, да двери захлопнет,
Да и холодной окатит водой, да снова приманит!
Вырвись попробуй из этих оков! «Я свободен!» — Ужели?
Нет! Над тобой есть такой господин, что, лишь чуть притомишься,
Колет тебя острием; а отстанешь, так он подгоняет![1037]
Таким образом, Гораций сам признает, что он не только весьма любвеобилен, но и неразборчив в связях и даже легкомыслен («легче щепы, непостояннее Адриатики бешеной»)[1038]. Лишь в одной-единственной оде поэт говорит о том, что трижды счастливы те любовники, кого соединяют прочные узы, — их любовь прервется только вместе с их жизнью[1039].
Несмотря на значительное количество женщин, окружавших его, Гораций до конца жизни оставался холостяком[1040]. Вполне возможно, что это было связано с некоей любовной трагедией, постигшей его в юности. Судя по упоминаниям в стихотворениях, его первой и единственной любовью была некая Кинара, которая умерла молодой и, вероятно, навеки разбила сердце Горация[1041]. Светоний же пишет, что «в делах любовных, судя по рассказам, был он неумерен, и говорят, что со своими любовницами он располагался в спальне, разубранной зеркалами, с таким расчетом, чтобы везде, куда ни взглянуть, отражалось бы их соитие»[1042].
Следует признать, что истинная любовь не была для Горация основным содержанием жизни. В отличие, например, от Проперция или Тибулла, он никогда целиком не отдавался любви и предпочитал лишь ее чувственную сторону и мимолетные увлечения.
Каково было мировоззрение Горация? Известно, что поэт во многих своих произведениях последовательно осуждает богатство («Жемчуг, камни и все злато бесплодное, / Зла источник великого»), а также алчных, скупых и расточительных богачей[1043]. Например, в одной из сатир (I.1) он пылко клеймит человеческую алчность и попутно рассказывает о страшной судьбе одного скряги:
Вспомни Умидия горький пример; то недлинная повесть.
