таким умасливающим, намеревался потчевать этих бедолаг словами ободрения, равносильными оливковому маслу, проливаемому на раны. Ибо я сочувствовал им искренне. Я считал, что Укридж обошелся с ними возмутительно. Но меня снедало раздражение. Голова трещала невыносимо.
– Следовательно, я должен сказать нашему мистеру Бленкинсопу, – осведомился сюртук с цилиндром, – что ни сейчас, ни после деньги уплачены не будут?
– Когда вы в следующий раз выкурите безмятежную сигару с вашим мистером Бленкинсопом, – ответил я учтиво, – и заметите, что беседа угасает, я на вашем месте, пожалуй, сказал бы что-нибудь эдакое.
– Мы, разумеется, немедленно поручим нашим юристам тут же вчинить иск вашему мистеру Укриджу.
– Не называйте его моим мистером Укриджем. И вчиняйте что хотите.
– И это ваше последнее слово?
– От души надеюсь. Но опасаюсь, что нет.
– Где наши деньги? – требовательно осведомился голос из толпы.
Тут меня осенило.
– Бийл! – крикнул я.
Наемный Служитель мгновенно выскочил из дома. Полагаю, он думал, что мне требуется помощь, чтобы спастись от моих друзей, и сбавил шаг, увидев, что на меня пока еще никто не набросился.
– Сэр? – сказал он.
– Вроде бы у нас где-то завалялся ящик виски, Бийл?
Тон я взял верный. Мои слушатели умолкли в приятном предвкушении.
– Да, сэр. Единственный.
– Тащите его сюда и откройте.
Лицо Бийла страдальчески исказилось.
– Для них-то, сэр? – произнес он сипло.
– Да. И поторопитесь.
Он поколебался, затем молча вернулся в дом. Когда он появился с ящиком, его приветствовал радостный вопль. Я проследовал в дом на поиски стаканов и воды.
Снова выйдя из дверей, я понял, насколько легкомысленно было оставлять Бийла наедине с нашими визитерами хотя бы на минуту. Между ним и типусом, до этого момента мне неизвестным, бой уже был в полном разгаре. Осюртученный молодой человек глядел на них, бледнея от ужаса, но остальные выкрикивали советы и слова одобрения, причем, к моему изумлению, выкрики эти адресовались одному Бийлу. Каким образом, поразился я, сумел он утихомирить чернь?
Изумляться мне пришлось недолго. Когда я подбежал к ним настолько быстро, насколько позволяли обременявшие меня стаканы и стопки, Бийл нокаутировал таинственного незнакомца чистым ударом профессионального боксера, и толпа хором объяснила, что повержен официант из «Сети и макрели». За виски, как и за все прочее, уплачено не было, и официант, прибывший как раз к моменту вскрытия ящика, доблестно попытался воспрепятствовать бесплатному разлитию божественного напитка между согражданами. Затем он очнулся, а стаканы уже весело ходили по рукам, так что он философски смирился с положением вещей и принялся наполнять свою стопку в очередь с прочими.
Все теперь были в прекрасном настроении. Веселья не разделяли лишь двое: Бийл, чье сердце явно обливалось кровью из-за такой профанации доброго шотландского виски, и осюртученный молодой человек, все еще сохранявший нездоровую бледность.
Глядя на пирующих, я как раз поздравил себя со столь мастерской стратегией, когда демон Чарли – полагаю, поражение все еще свербило его душонку – выдвинул предложение. С его точки зрения, очень своевременное и хитроумное предложение.
Упившись виски и злобой, он призвал общество подвергнуть ферму потоку и разграблению.
– Цвета наших денежек нам не видать, – со смаком сказал он, – но забрать свое мы можем.
Полный крах. Битва завершилась. Самый искусный полководец должен иногда посмотреть в лицо поражению. И теперь я посмотрел ему прямо в лицо и махнул рукой. Я сделал для фермы все, что мог, и был теперь бессилен.
Я закурил трубку и неторопливо ушел на выгон.
Разразился хаос. И в доме, и снаружи они словно сорвались с узды. Даже Бийл сдался. Он уложил Чарли чистым нокаутом в цветочную клумбу и исчез в направлении кухни.
Смеркалось. Из дома доносились отзвуки алкогольного веселья: мародеры очищали комнаты от их содержимого. Из курятничка послышалось сонное квохтанье. Такой нежный, переливчатый, умиротворяющий звук.
Затем из дома появились захватчики с добычей, кто с картиной, кто с вазой, кто с граммофоном трубой вниз. Они распевали на разные лады и в разных тональностях.
Тут я услышал, как кто-то – снова Чарли, помстилось мне, – предложил набег на куриный выгул.
С того момента как куры водворились в наших владениях, они пережили немало тревог, но все былые беды выглядели как мир и спокойствие в сравнении с тем, что началось теперь. Даже во второй наш вечер, когда мы пробежали неисчислимые мили, гонясь за ними, такого смятения на выгуле не воцарялось. Внезапно разбуженные, грубо извлеченные из глубин живительного сна, они прыснули во все стороны. Их преследователи, захлебываясь хриплым хохотом и спотыкаясь, бросались вдогонку. Они натыкались друг на друга. Поднятый ими шум превратил летний вечер в жуткий кошмар.
– Какое безобразие, не правда ли, сэр? Безобразие! – раздался голос у моего уха.
Рядом со мной стоял молодой человек от «Уитни». Он не лучился счастьем. Лоб у него был увлажнен. Кто-то, видимо, наступил ему на цилиндр, а сюртук был испачкан перегноем.
Я повернулся, чтобы ответить ему, когда из сумрака со стороны дома донесся внезапный рык. Страстный призыв ко всему миру в целом объяснить рыкающему, что, собственно, происходит.
Из всех известных мне людей таким голосом обладал лишь один человек.
Я неторопливо направился туда.
– Добрый вечер, Укридж, – сказал я.
Глава XXIII
После бури
Приветственный вопль заглушил шум, поднятый мародерами.
– Это ты, Гарни, старый конь? Что происходит? В чем дело? Все тут посходили с ума? Кто эти инфернальные негодяи в курином выгуле?
– Я провел небольшое собрание с твоими кредиторами, – сказал я. – А теперь они перешли к развлечениям.
– Но с какой стати ты им это разрешил?
– Что такое один против многих?
– Ну, провалиться мне, – простонал Укридж, когда, забыв сардоническую невозмутимость, мимо нас промчалась зловещая курица, которую мы называли Тетя Элизабет, преследуемая преступником в пышных бакенбардах, – это немножко множко! Мне нельзя отлучиться на день…
– Вот именно! Тут ты абсолютно прав! Нельзя отлучиться на день, не предупредив…
– Не предупредив? О чем ты? Гарни, старина, прочухайся. Ты перевозбужден. Ты хочешь сказать, что не получил моей записки?
– Какой записки?
– Той, которую я оставил на столе в гостиной.
– Там не было никакой записки.
– Что-о?!
Мне вспомнился эпизод первого дня нашего прибытия на ферму.
– Посмотри в карманах, – посоветовал я.
– Черт дери, вот же она! – сказал он в изумлении.
– Конечно. Где еще, по-твоему, она могла быть? Она содержит что-то важное?
– Она все объясняла.
– В таком случае, – сказал я, – остается только пожалеть, что ты не дал мне ее прочесть. Подобную записку, безусловно, стоит прочесть.
– Она предупреждала, чтобы ты держал хвост пистолетом и не
