— Дима, выходи с Плутоном!
Дима был уже наготове. Со связкой легких ружей, взволнованный, немного испуганный, он быстро перешел на крохотную площадку под торосом. За ним последовал Плутон, навьюченный пакетами с боевыми припасами и портативной палаткой.
Вездеход еще держался, стиснутый льдинами. Он весь дрожал под их напором, жалобный визг и скрежет больно отдавались в сердцах его пассажиров. Сминались гусеницы, лед приблизился почти вплотную к выходной двери кабины.
Майор уже выбросил на ледяную площадку скафандры, лыжи, утварь, ящик с аккумуляторами, поданный ему Иваном Павловичем.
Пользуясь лишними минутами, которые дарила им стойкость машины, Иван Павлович и Комаров перебросили на лед груду меховых одежд и два ящика с продовольствием.
Сзади послышался угрожающий треск. Смотровое окно, вогнутое чудовищным натиском ледяного бугра, разлетелось в куски. Вслед за ним носовая стена кабины упала.
Вездеход начал оседать кормой в воду.
— На лед, Дмитрий Александрович! — крикнул Иван Павлович.
Они едва успели вскочить на площадку, как машина, царапая лед ребрами пластин, начала медленно погружаться в воду. Еще мучительно долгая минута — и вода хлынула потоком в раскрытую дверь кабины.
Все круче оседая на корму, вездеход скользнул вниз и исчез в пучине.
Его бывшие пассажиры, сбившись в тесную кучку, молча стояли на краю площадки, провожая его взором.
Пурга с воем налетала, словно пытаясь и их сбросить в пучину, густой снег заметал разбросанные на льду вещи…
* * *
Потерпевшим аварию удалось разбить палатку. В ней было очень тесно. Ярко горела висевшая под крышей электрическая лампочка. Против входа сидел на грузе мехов Дима и допивал кофе. Возле него справа от входа, опираясь на локоть, полулежал на разостланной меховой одежде Иван Павлович. В середине палатки излучала тепло электроплитка. Небольшое свободное пространство слева от завешенного входа было местом Комарова; сейчас оно пустовало.
Плутон свернулся у входа, у приподнятой, как порог, полосы материи, выстилавшей пол палатки. Ноги Ивана Павловича касались собаки, и, очевидно, беспокоили ее. Кроме того, из под входного полога дуло, и Плутон с недовольным видом встал, направляясь к свободному месту майора. Повертевшись, он улегся, свернулся калачом и вновь задремал.
Снаружи, за крохотным оконцем, кружился снег и робко проглядывал мутный рассвет. Ветер яростно сотрясал палатку, словно силясь сорвать ее с места и унести с собой. Иногда его порывы были настолько сильны, что Дима невольно хватался за петли на стальных ребрах палатки.
Под входное полотнище просунулась рука в перчатке и изнутри отстегнула его. Полотнище открылось, и, стряхивая с себя на ходу снег, низко согнувшись, в палатку вошел майор.
— Ну что, Дмитрий Александрович? — живо спросил Иван Павлович.
— Ничего не видно, — застегивая полотнище, ответил Комаров. — С трудом дополз до перевала. Снег, снег и снег… Сколько он еще будет валить? Знаете, Иван Павлович не знаю, верить себе или нет, но временами, когда ветер на минуту стихал, мне слышался с севера какой-то ровный, грохочущий гул. Не открытое ли море там?
Комаров присел на корточки перед плиткой и налил из кофейника горячего кофе.
Иван Павлович, сосредоточенно глядя на майора, спросил:
— Значит, и вы это расслышали? Меня всю ночь тревожил этот гул. Если там, на севере, действительно открытое море, то дело плохо. Это значило бы, что к нашему главному складу нам уже не пробраться, если даже он еще существует…
— Вы хотите сказать, что он затонул? — спросил майор.
— Или его унесло вместе с отделившейся частью ледяного поля… — ответил Иван Павлович. — Для нас это, в сущности, безразлично.
Уже трое суток пурга держала в плену на обломке ледяного поля небольшой отряд с потерпевшего крушение вездехода. Медленно тянулись часы, пурга не унималась, и, казалось, ярость ее все возрастала, грозя разрушить и это последнее ледяное убежище маленького отряда.
Майор и Иван Павлович долго молчали.
Наконец Комаров встряхнулся и сделал глоток из стакана.
— Что же, по-вашему, надо теперь делать, Иван Павлович?
— Думаю, что ждать, пока затихнет шторм, — это напрасная трата времени. Часы нашей льдины, очевидно, тоже сочтены. Того и гляди, она развалится под нами, и именно тогда, когда мы этого ожидать не будем. Предлагаю немедленно отчаливать отсюда.
Майор поставил возле себя недопитый стакан, минуту помолчал и тихо спросил:
— Куда, Иван Павлович?
— К Северной Земле. В пролив Шокальского, к поселку Мыс Оловянный.
— Как? Каким путем?
— Под водой.
— В скафандрах?
— Да. Надо решиться! — твердо заявил Иван Павлович. — Все равно в такую пургу никакой самолет нас не отыщет, если и начались розыски. А пурга, вероятно, не скоро прекратится. В полдень посветлеет. Я постараюсь определить наши координаты и еще раз проверить, что делается на севере. Если там действительно открытое море, то сейчас же начнем готовиться в путь. Через восемь—девять часов мы будем на земле.
— На Северной Земле?! — воскликнул вдруг Дима. — На острове Комсомолец?..
И замолчал, в замешательстве прикусив губу.
Иван Павлович и Комаров удивленно взглянули на мальчика.
— Да, на острове Комсомолец, — сказал Иван Павлович. — А что?
— Нет… я так… — не поднимая глаз, пробормотал Дима. — Их же там три больших острова.
— Да, да, — подтвердил Иван Павлович и, занятый своими мыслями, продолжал, обращаясь к майору: — Так вот мое мнение, Дмитрий Александрович. А вы что скажете?
Комаров как-то нехотя отвел пристальный взгляд от Димы и медленно проговорил:
— Тем же путем, под водой, мы могли бы добраться к шахте номер шесть?
Иван Павлович не сразу ответил. Он внимательно посмотрел на майора и сказал:
— Можно. Но это потребует втрое больше времени, учитывая и несколько остановок на льду для отдыха и необходимость астрономических наблюдений. Тяжеленько будет для мальчика.
— Та-ак… — протянул майор и провел несколько раз рукой по подбородку. — Не забывайте, дорогой Иван Павлович, что на шахте меня, если можно так выразиться, ждет не дождется Коновалов. Боюсь, долго ждать он не будет и что-нибудь натворит. И еще имейте в виду, что Диму там ждет, в беспокойстве и, может быть, в отчаянии, его отец…
Но Дима вдруг побледнел, потом вспыхнул и закричал:
