Так был Иисус на казнь обречен,пошел на крест из судилища он,хотя судья и пытался тутсвершить справедливый, законный суд.Слезами омыты наши сердца.Дай, Боже, нам чистыми быть до конца,дабы наша вера была чиста,как кровь твоя, что текла со креста[17]…
Но когда тьма, отделяемая от другой тьмы лишь вторжением слуг и коротким всплеском солнца, слилась в одну сплошную непрекращающуюся ночь, Эйрик признался себе, что ничего не чувствует. Во время молитвы он не ощущал присутствия Святого Духа, а лишь беспросветное гнетущее одиночество. Однажды проснулся от того, что под кожей забродили руны: так случалось, когда «Серая кожа» была совсем близко и ее связь с колдуном усиливалась. Книга проверяла, жив ли владелец: так ворон дотрагивается клювом до упавшего навзничь нищего, чтобы убедиться, что тот не дышит. Если бродяга шелохнется, птица улетит и будет наблюдать за ним с высоты, а если останется неподвижным, выклюет ему глаза.
«Серая кожа» слушалась Эйрика до тех пор, пока в нем было достаточно сил, чтобы ей противостоять. Сейчас же воля утекала из него капля за каплей. Но если ты не можешь подчинить себе гримуар, он выжжет твои внутренности, оставив лишь шелуху.
Эйрик полежал, дожидаясь, пока это чувство пройдет, но оно только усиливалось. В конце концов он услышал, как открывается над головой дверь, и поднялся со своей постели, чтобы встретить молодого датчанина стоя. Фонарь в руках слуги осветил скудное убранство темницы и особенную бледность юного лица. Сёрен не мог не заметить руны, но ничего не сказал. Молодой человек, как и прежде одетый во все черное, пояснил, что судья по особым делам желает видеть Эйрика у себя. Пастор ничего не ответил. Горло пересохло от долгого молчания, да и говорить ему не хотелось.
Вцепившись в веревочную лестницу, он с трудом вытащил себя на улицу. Надеялся увидеть солнце, но снаружи царили мутные дождливые сумерки – скорее всего, ночные. Воздух пах одуряюще. Преподобный дышал жадно и глубоко, точно хотел впрок наполнить тело ароматами дождя и цветения. На заднем дворе королевской резиденции, чуть в стороне от тюремных ям, какой-то шутник разбил сад, и теперь до Эйрика долетали ароматы гвоздик и роз, но их перебивал запах конского навоза и еще чего-то сладковатого, гнилостного.
Учтивый юноша дал Эйрику продышаться и повел его в дом, где совсем недавно пастор был гостем. Проводник держал фонарь прямо перед собой, освещая дорогу, хотя на улице было достаточно светло. Слуги, встретившиеся им на пути, порскали в стороны, как напуганные мыши. Те же самые слуги, что несколько дней назад привечали Эйрика, теперь боялись его, как самого дьявола.
Клаус Хедегор ждал Эйрика в своем обитом деревянными панелями кабинете, где был накрыт небольшой столик на двоих. При аресте он не присутствовал, и это был первый раз после их совместного ужина, когда судья и пастор увиделись вновь. Королевский эмиссар был одет в тяжелый халат с меховой оторочкой и подпоясан широким поясом с золотыми кистями. Мягкие туфли ступали по ковру бесшумно.
– Добрый вечер, преподобный. – Хозяин указал пастору на кресло рядом со столиком. – Спасибо, что приняли мое приглашение на эту скромную трапезу. Надеюсь, заключение не причиняет вам неудобств.
– Какие могут быть неудобства, господин судья? Это я смею надеяться, что не доставляю вам много хлопот, – в тон ему отвечал Эйрик. Он опустился в кресло напротив Клауса Хедегора, положив руки себе на колени. До кистей они были грязны и покрыты синяками, а мизинец на правой так и остался синюшным после того, как с него сняли веревки. Судя по острой боли, Эйрик подозревал перелом. Глядя на его ссадины, судья с досадой цыкнул языком.
– Никаких хлопот, мой дорогой друг! – Если не знать, что беседуют тюремщик и заключенный, легко можно было решить, что встретились два давних знакомых, которые от всей души желали, чтобы другому было удобно. – Мне жаль, что моя стража переусердствовала.
После этого обмена любезностями он предложил Эйрику попробовать чудесного молодого барашка и терпкое вино. Пастор с благодарностью принял угощение: мясо он жевал медленно, стараясь не заглатывать куски целиком, но от вина отказался, попросив налить воды. Будь он по-настоящему сильным колдуном, сумел бы нырнуть в кружку – и поминай как звали. Однако сейчас надежды на это не было. Если даже с помощью банд-рун он не сумел заставить стену расступиться…
– Знаете ли вы, кто перенес королевскую резиденцию в Бессастадир? – неожиданно поинтересовался Клаус Хедегор. На Эйрика он не смотрел – изучал взглядом содержимое своей тарелки.
– Не думаю.
– Около сорока лет назад это сделал вице-губернатор Исландии, мой земляк по имени Оулав Пьетурссон[18]. Преинтереснейший был человек, должен сказать. В народе его называли «оборотнем» и считали могущественным колдуном. Подозреваю, что он и выкопал здесь темницу, укрепив ее на свой лад. – Клаус Хедегор медленно, точно нехотя поднял взгляд на Эйрика. – Кто, как не знающий человек, способен понять другого знающего человека, правда, преподобный?
Старый лис, не без восхищения подумал Эйрик. Так вот отчего не работала ни одна руническая связка!
– Что стало с этим вице-губернатором?
Клаус Хедегор скупо улыбнулся:
– Это уже не так интересно. Он попал в опалу за то, что любил погреть руки там, где не следовало. Вдобавок его обвиняли в том, что он пытался привораживать исландских красавиц… Такая банальность! К слову, Йоун Арансон, последний католический епископ, был не ваш ли родственник?
– Именно так. К чему вы клоните, ваша честь? Раз моему предку отрубили голову на Скале Закона, будет только справедливо, если я последую его примеру?
Клаус Хедегор тяжело вздохнул и поднялся. Эйрик отметил, что, хотя съел он немало, вовсе не отяжелел и не разомлел.
– Я не злодей, преподобный Эйрик, каким вы, должно быть, меня рисуете. И судить вас, раз уж на то пошло, будут честным судом. У нас, в отличие от остальной Европы, не принято выбивать показания под пытками. Но нашлись свидетели, которые добровольно – я подчеркиваю, добровольно! – согласились выступить на стороне обвинения. Полагаю, ваши друзья и покровители епископ Скаульхольта и пробст Йоун Дадасон будут защищать вас. Надеюсь, их доводы будут убедительны.
