Ворен вальяжно упал на ложе. Квинт вздернул бровь. В атрии царил полнейший беспорядок и то, что ему удалось найти свободное от завалов вещей место, было истинным чудом.
Или все-таки не удалось?
На лице Ворена промелькнуло удивление. Он поерзал, пытаясь устроиться поудобнее. Не помогло — и тогда он, пошарив по ложу, достал из-под себя маленькую пластиковую карточку.
Неожиданно даже для самого себя, Квинт подорвался с кресла, быстро пересек разделяющее их расстояние и резко вырвал предмет у обалдевшего от такой реакции Ворена.
Удостоверение личности гражданина Итальянской Республики с портретом Цезаря.
Только что над ухом Квинта просвистел пилум, от которого он едва сумел увернуться. Цезарь категорически не хотел, чтобы подоплека истории с его возвращением стала известна всему Городу, а Ворен чуть было не сломал всю их конспирацию одним непринужденным движением руки.
— Э-э-э, Квинт, ты чего? — выдавил из себя ошарашенный Ворен.
Покрепче сжав твердую карточку в руке, — так, чтобы ее не было видно, — Квинт постарался придать лицу как можно более непринужденное выражение:
— Да не важно. Вы чего пришли-то, народ?
Такой ответ Ворена ни капли не удовлетворил. Он смерил Квинта подозрительным взглядом, но сказать ничего не успел — в их разговор самым наглым образом вклинился Пулло:
— А то ты сам не догадался? — хитро прищурился тот, — Погнали с нами отмечать! Мы уже пару-тройку кабаков возле форума забили.
Квинт уцепился за эту фразу как утопающий за соломинку:
— Ага, и даже начали без меня, я посмотрю, — с кривой усмешкой он кивнул в сторону Ворена, намекая на сильный запах выпивки, который от того исходил.
Сработало. Пулло захватил наживку и с притворным удивлением спросил:
— Да это же разве начали? Все кабаки целые, бордели пустуют, даже морду пока никому не набили. Ты ничего не пропустил, — хохотнул он, — Давай, зови Цезаря, и погнали.
Ответить Квинт не успел — стоило ему открыть рот, входная дверь хлопнула еще раз, впуская вовнутрь растрепанного и необычайно живого для своего возраста пожилого мужчину, в котором он практически мгновенно опознал консуляра Луция Аврелия Котту.
Проходной двор какой-то, а не дом.
— Калавий, слушай, а где Цезарь? — оглянувшись, с порога спросил Котта.
Брови Квинта поползли вверх в удивлении. Они познакомились всего несколько часов назад, но каким-то образом Котта все равно ухитрился сразу запомнить его, простого отставного центуриона.
— Спит. Сказал, что подремлет пару часов и встанет, и вот, — Квинт развел руками, — Мы решили его не будить, пусть отоспится. Ну… Ты же его знаешь.
Котта с улыбкой покачал головой:
— Да уж знаю! Племянничек… А Пизон куда подевался? Только не говори мне, что тоже дрыхнет!
Квинт усмехнулся в ответ:
— Не, он в таблинуме. Вроде, письмо какое-то написать собирался.
— Ага, спасибо, — кивнул Котта и скрылся в глубине дома, за раздвижной дверью таблинума.
Нетерпеливый Пулло снова окликнул Квинта, отрывая его от размышлений:
— Ну так что? Ты с нами?
Квинт ответил не сразу. Он оглянулся, взвешивая все “за” и “против” — и довольно быстро обнаружил, что, несмотря на неуемное любопытство Ворена, “за” побеждало с огромным перевесом.
А письмо, а что письмо? Его можно было написать и всем вместе.
Квинт усмехнулся:
— Ты еще спрашиваешь! Конечно! Сейчас, погоди, какого-нибудь раба найду, попрошу, чтоб Цезарю передал, чтобы как проснется, к нам заглянул — и можно выдвигаться. Вы, кстати, в каком там кабаке засели?
— Не в каком, а в каких, — заржал Авит и Квинт тут же понял, что ему бессовестно врали.
Судя по тому, как заплетался его язык, начали они еще много часов назад, а сейчас уже активно продолжали.
— Вот во всех тех, что по Этрусской за старыми лавками, — продолжал Авит, — Не промахнешься при всем желании.
Богатый опыт подсказывал Квинту, что, с таким-то размахом, и без набитых морд уже не обошло. Ну Пулло…
Найти раба оказалось задачей непростой. В целях конспирации Пизон разослал из дома почти всех — кого с поручениями, а кого просто на выходной, — и теперь, как Квинт ни искал, найти ни одного из них не удавалось.
Помощь пришла с неожиданной стороны. На поднятый им шум из одной из комнат выглянула Мария.
— Квинт? — сонно зевнула она, — ¿Qué es esto?[1]
Догадаться, что она сказала, было не так уж и сложно.
— Да вот, раба ни одного найти не могу, — немного виновато улыбнулся Квинт, — Можешь передать Цезарю, что мы на Этрусской отмечаем? Ну, когда он проснется.
— Конечно, — кивнула Мария и, явно подбирая слова, переспросила, — Отмечаете?
— Не-не-не, — Квинт сразу вытянул руки вперед, — Даже не думай. Там все уже бухие, женщине там делать нечего.
— Почему?
— Ты красивая, молодая, к тебе по любому будут приставать, — просто пояснил Квинт, — Я расслабиться хочу, а не охранять тебя весь вечер.
Марии не оставалось ничего, кроме как признать его правоту. Быстро сунув ей удостоверение личности Цезаря, он вернулся к сослуживцам и вместе они вышли из дома в прохладу слабоосвещенной в это время суток улицы.
Палатин пустовал. Из-за стен домов лаяли собаки, изредка по улицам пробегали рабы, но по дороге они не встретили и десятка человек. Ничего удивительного в этом не было — местные богатеи еще толком не разобрались, что произошло, не понимали, что они, бунтовщики, собирались делать — и поэтому на всякий случай сидели тише воды, ниже травы. После всего случившегося, Квинт, в некоторой степени, их даже понимал.
Картина стала меняться сразу же, стоило улице под их ногами пойти под откос. По мере отдаления от самых богатых кварталов, на улицах появлялось все больше и больше людей.
На форуме так и вовсе стоял страшный гвалт и было сложно протолкнуться. Люди ждали новостей, но Цезарь с Бальбом — пожалуй, единственные, кто им мог предоставить желаемое, — сейчас спали беспробудным сном дома у Пизона.
Для такого столпотворения, обстановка была на удивление мирной. Никого нигде не били и не грабили. Никто не орал с ростр, поднимая народ на восстание. Даже карманники, которые так любили подобные скопления людей, казалось, сегодня дружно решили отдохнуть.
Они уже пробрались сквозь толпу и вышли к повороту на Этрусскую, когда Ворен неожиданно спросил:
— Слушай, Квинт, а Цезарь вам ничего не рассказывал? Ну, как оно все так получилось? — его недоуменный взгляд явно свидетельствовал о том, что он до сих пор не в полной мере верил в произошедшее, даром что сам был и свидетелем — и активным участником.
Квинт закашлялся. Вопрос словно выбил воздух у него из груди. Откашлявшись, он помотал головой и постарался как можно скорее свернуть с неудобной темы:
