В 147 году новый консул Луций Калпурний Пизон решил применить иную тактику — покорить последние города, все еще помогавшие карфагенянам, и полностью изолировать Карфаген. Второй командующий Луций Гостилий Манцин предпринял штурм, как ему казалось, на самом слабом участке карфагенской обороны. Ему удалось проломить брешь в стене, но карфагеняне чуть не полонили его вместе с отрядом. Их спас Сципион Эмилиан, приемный внук Сципиона Африканского, только что прибывший в Африку с подкреплениями и заданием возглавить кампанию.
Назначение командующим Сципиона Эмилиана, еще не достигшего установленного возраста, явно было вызвано неудовлетворенностью Рима ходом военной кампании. Однако он уже был избран и консулом на 147 год. Видимо, в нем проявились задатки способного полководца. Наверняка сказались и заслуги рода Сципионов в войнах с Карфагеном. Сам Эмилиан успел повоевать в Африке в качестве легата (военного трибуна), и этот опыт теперь мог пригодиться на посту командующего. Даже Катон, недруг Сципионов, одобрил его назначение.
Сципион вначале предпринял несколько вылазок, чтобы выявить самые уязвимые места в карфагенской обороне, а затем атаковал Мегару, предместье города. В результате этого нападения или по другой причине Гасдрубал, все еще пребывавший в сельской местности, решил вернуться с армией в город. Теперь все карфагенские войска сосредоточились в городе, и Сципиону оставалось только надежно его заблокировать. Для этого он обустроил на перешейке укрепленный лагерь со сторожевой башней и начал возводить дамбу, чтобы перекрыть гавань и запереть город со стороны моря.
Карфагеняне скептически отнеслись к затее Сципиона, но, видя, как быстро строится дамба, решили тайно прорыть новый вход на другой стороне гавани. Когда канал был готов, они на рассвете отправили флотилию из наскоро собранных кораблей и напали на позиции римлян. Римляне, застигнутые врасплох, поначалу растерялись, но карфагеняне не смогли воспользоваться их замешательством. Через три дня в старой гавани произошло сражение между флотилиями, в котором первоначально успех сопутствовал небольшим и юрким карфагенским судам. Но когда они возвращались обратно, чтобы на следующий день возобновить битву, часть кораблей застряла в новом проходе в гавань, преградив путь другим судам, на которые римляне, конечно же, напали и потопили несколько кораблей, прежде чем флотилия успела скрыться.
Сразу же после завершения строительства дамбы стало ясно, что она имела двойное назначение: не только блокировала гавань, но и позволяла доставлять войска и осадные орудия к фортификациям. Римляне стремились прежде всего захватить внешнюю платформу, заменявшую карфагенянам внутреннюю гавань. Карфагеняне предприняли дерзкую вылазку: обнаженные, с факелами в руках, они, пренебрегая стрелами и дротиками, добрались до первых римских осадных орудий и сожгли их. На следующий день Сципион построил новые орудия и поставил их на высоких насыпях. Отсюда римляне забросали карфагенян факелами и сосудами с горящей смолой, вынудив их уйти с платформы. Завладев этим важнейшим плацдармом, Сципион теперь уже не сомневался в том, что Карфаген рано или поздно капитулирует. Оставив часть армии у стен города, он отправился ликвидировать последние очаги сопротивления в близлежащих поселениях.
В самом Карфагене сложилась катастрофическая ситуация. Ни продукты, ни какие-либо иные средства первой необходимости не поступали в город ни с материка, ни с моря. Жилая площадь многих домов «Квартала Ганнибала» явно была разделена на меньшие помещения, что может свидетельствовать о перенаселенности города из-за наплыва беженцев из предместий и сельских районов. У карфагенян не осталось никаких надежд на выживание. Карфагенская элита столетиями удерживала власть в своих руках, теперь знати пришлось уступить ее одному особенно амбициозному человеку.
Гасдрубал уже доказал, что способен на политические махинации, организовав травлю своего главного соперника, военного начальника города. Беднягу забили до смерти скамейками в Народном собрании наверняка сподвижники Гасдрубала, когда он обвинил командующего гарнизоном безо всяких оснований в измене. Его автократические устремления проявились сразу же, как только он вернулся с армией в город. Все старейшины, не пожелавшие ему повиноваться, были казнены, а сам он облачился в наряд верховного командующего, разъезжал в полном вооружении, пурпурной мантии и в сопровождении десяти мечников. Подобно сиракузским тиранам, Гасдрубал утверждал свою власть популистскими жестами и жестокостью. В городе не хватало продовольствия, население голодало, а новоиспеченный диктатор щедро кормил свое воинство, устраивал пиры и банкеты. Мало того, он на виду римлян, стоявших у стен города, зверски пытал пленников, озлобляя противника и не оставляя карфагенянам никаких шансов на проявление милосердия к ним. Таким варварским способом Гасдрубал поднимал моральный дух: и солдатам, и гражданам ничего не оставалось, кроме как держаться до конца и сохранять верность полководцу.
Но тирания Гасдрубал а продолжалась недолго. К весне 146 года Сципион, завладев важными плацдармами и подчинив Африку, был готов нанести последний и завершающий удар. Так получилось, что свидетелем кровавой кончины Карфагена стал главный хронист Второй Пунической войны Полибий. Историк служил в Ахейском союзе, и римляне, заподозрившие его в симпатиях к Македонии, увезли заложником в Италию в начале шестидесятых годов II века. В Риме он сблизился со Сципионом Эмилианом и сопровождал его в кампаниях в Испании, Галлии и Африке (поэтому историк и оказался в Карфагене в 146 году). Согласно Полибию, Сципион, видя, как горит Карфаген, плакал:
«Размышляя над неминуемостью падений городов, народов, империй и просто человека, над судьбой Трои, когда-то великого города, над судьбой Ассирийской, Мидийской и впоследствии великой Персидской империи и недавней великолепной империи Македонии, он вдруг произнес слова поэта (Гомера):
День придет, — и погибнет священная Троя. Погибнет Вместе с нею Приам и народ копьеносца Приама.
Полибий спросил попросту (Полибий был его наставником), что он имеет в виду, произнося эти слова, и он без колебаний и совершенно искренне назвал свою страну, чья судьба его тоже тревожит, когда он задумывается над общностью судеб человечества. И Полибий записал все так, как слышал».
Мы не можем знать, действительно ли Полибий записал слова Сципиона в точности так, как их услышал. Каким бы ни был источник этого сюжета, Сципион проливал слезы, горюя не по поводу несчастий, которым подверг Карфаген, а переживая за судьбу своего города, Рима. Расправившись с главным соперником, Рим превратился в единственную мировую державу, но и обрек себя на то, чтобы со временем тоже испытать бедствия разрушения.
Примечательный факт: в 146 году жертвой Рима стал еще один древнейший город. Римская армия Луция Муммия захватила, разграбила и почти полностью уничтожила Коринф, подавляя восстание Ахейского союза[355]. Трагическая участь Коринфа доказывает лицемерие Рима, оправдывавшего варварское разрушение Карфагена опасениями, появившимися в связи с возрождением его могущества. Нет сомнений и в том, что желание погубить Карфаген вызывалось не только надуманной военной угрозой. Рим неплохо поживился на разрушении и грабеже двух богатейших городов древнего Средиземноморья. И в Карфагене, и в Коринфе интервенты разворовали все ценности, а уникальные произведения искусства вывезли в Рим. Сципион Эмилиан, желая найти хоть какое-то оправдание разбою, пригласил представителей греко-сицилийских городов приехать в Карфаген и заявить свои права на шедевры, украденные у них ранее карфагенянами. Как бы то ни было, распродажа рабов и присвоение карфагенских земель позволили и существенно пополнить государственную казну, и обогатиться самим римлянам[356].
