— Эта штука, — сообщил я, тыча глушителем под цыганское ухо с пустой дырочкой для серьги, — любит и умеет убивать. Ох, некрасиво получится — вся машина в мозгах. Усвоил? Если да, медленно кивни. Медленномедленно, чтобы я от неожиданности не вздрогнул.
Как в замедленной съемке, цыган изобразил понятливость.
— Скажешь правду, отпущу. Сколько человек в квартире у девушки?
— Наверное, двое, но точно не знаю.
Честно говоря, я всего лишь предположил, что в Катиной квартире может быть засада. И так уж ляпнул — на всякий случай, на пушку взял, а пушка сработала так, что я сам чуть не присел. Не умею вести допросов, тем более в походных условиях. Вопрос следовало сформулировать иначе. А теперь, как говорится, возможны варианты. И самый гнусный, если Катя — предательница. Двинулась по неверному пути Клепиковой и задумала облапошить несчастного пенсионера. А слежку приставила из страха, что я с деньгами улизну в свою Африку без нее. Мог я так поступить? Мог. И сейчас могу плюнуть на все сомнения и исчезнуть, раствориться в шуме морского прибоя и шелесте пальмовых листьев. Черта с два плюну. Влюбленные всегда карабкаются на скалу любви до конца, хоть и понимают, что падение с вершины может оказаться смертельным. По крайней мере будет больно. Не мог я ее бросить, не бросив еще один взгляд и до конца все не выяснив. Я снова спросил почти наугад:
— Сердцев там?
— Я не знаю фамилий…
Я ткнул глушителем так, что у него лязгнули зубы.
— Правда, не знаю!
— Не вопи, скотина, не на футболе! — приказал Я. — Давно меня водите?
— С утра. И вчера силе.
А ведь правда, если призадуматься… Недаром «Хундай» показался мне до боли знакомым.
— Для чего? То есть какова задача?
— Следить и сообщать о перемещениях.
— Кому сообщать?
— Толяну. Его Толяном зовут. Одного там Толяном зовут. Телефон на бардачке записан. Вон видите.
Натурально, на светлой панели синим фломастером был записан шестизначный номер.
— Мобильный? — уточнил я.
Цыган кивнул.
— Тихо, падла! Я же велел не дергаться.
Столбик пепла с сигареты упал ему на голую ногу.
Цыган не шевельнулся.
— А второго как зовут?
— Жоржем.
— Издеваешься?
— Нет. Точно Жоржем.
— Француз, что ли?
— Да нет, русский.
— Ладно. Куда кореец ушел?
— Какой?
— Который с тобой ездил.
— Ну, видим, из кафе двое выходят, мужчина и женщина, с полными сумками, а сумки точно такие, как у вас была. Мы позвонили. Толян сказал, что у вас тут помощница работает, может, она, и сказал, чтобы Руслан, это тот, кореец, за ними следил, а я оставался на месте.
— Оружие есть? — наконец сообразил спросить я.
— У меня? Нету. Правда, нету. И не было никогда. У Руслана есть пистолет.
— А у тех двоих — в квартире девушки?
— Точно не знаю.
И тут в кабине заверещал сотовый телефон. Мы оба вздрогнули. Цыгану, верно, показалось, что такой же звук издает пуля, ввинчиваясь в черепную коробку. Он зажмурил глаза крепче, чем молоток бьет по гвоздю, и приготовился умереть.
— Тихо-тихо, это еще не смерть, — я пощекотал парня глушителем возле уха, — это только первый звонок… Возьми трубочку и отвечай. Но, если что-нибудь неправильное вякнешь, секунды не протянешь… Усвоил? Толяну своему скажи, мол, подъехали к дому, я… Я, а не ты… Вышел из машины, но схватился за сердце и присел рядом на бордюр. Что по виду вот-вот кони брошу, и уже прохожие оглядываются… Давай. Смелей. И не дергайся ради своей же безопасности.
— Алло, — сказал цыган послушным деревянным голосом. — Да. Привет. Не то чтобы… Хорошо…
Что это за «не то чтобы», что это за «хорошо»? Я напрягся, но цыган и сам сообразил, что его реплики в моих ушах звучат двусмысленно:
— Ларис, я сейчас не могу долго говорить, — затараторил он. — Перезвоню вечером… Нет… Ну… Ага…
Странная жизнь: у человека, можно сказать, пуля зависла в трех сантиметрах от головного мозга, а тут девушки звонят…
— Теперь набирай номер Толяна, — приказал я. — И говори, что велено… Что у меня мотор глохнет, в смысле сердце. И никаких других намеков!
Цыган набрал номер:
— …Алло, Толян. Мы на месте. Со стороны улицы. Он во двор не стал заезжать… Слушай, тут такое дело. Старику, кажется, хана приходит. Он из машины выполз, за сердце держится… Не знаю, может, переволновался. Или от жары… Ну, сидит рядом с машиной на поребрике… Ага… Понял.
Мобильник пикнул, отключаясь…
— Достоверно, — одобрил я. — Тебе на радио надо работать диктором. Что Толян?
— Велел ждать. Сейчас выйдет…
Цыган был плохим человеком. Бандитом и при случае меня бы не пожалел…
Я выстрелил, направляя пулю по диагонали в шею и дальше вниз. В самом деле не хватало, чтобы кровь заляпала стекла, привлекая внимание ППС и прочих граждан. Получилось довольно чисто. Я оглянулся — прохожих поблизости не наблюдалось. Разве что по противоположному тротуару, не обращая на нас внимания, брела печальная старушка с палочкой, не по сезону укутанная в плотный шерстяной жакет.
Рану в шее цыгана слегка прикрывали волосы, правда, на майку побежала кровища. В общем, в роли спящего водителя труп выглядел неубедительно. Это вблизи. А кому придет в голову рассматривать его в упор… Не мог же я его здесь оставить живого. С собой, что ли, тащить на мушке?..
Соблюдая минимум приличий, почти бегом я вернулся к Катиному подъезду и поднялся на второй этаж почти вовремя. Дверь квартиры распахнулась, и на пороге с «мобильником» в правой руке нарисовался тип, в котором я сразу узнал человека, на набережной передавшего мне ствол в обмен на баксы.
Теперь тот же ствол своим единственным бездонным глазом уставился ему в лоб. Круговорот оружия в природе. За его спиной произошло быстрое движение, смысла которого я не уловил. Кажется, некто нырнул за угол, в комнату. Я выстрелил. Мужик замахал руками, попятился и рухнул на пол, увлекая за собой одежду с вешалки и штору в крупных алых гвоздиках, прикрывавшую одежду.
Захлопнув за собой дверь, я широко шагнул через труп, из брезгливости опасаясь наступить на разбросанные конечности.
…Возле окна, обхватив Катю за талию и приставив нож к ее горлу, стоял… почетный «челнок» Новосибирска, любимец всех продавщиц барахолки, балагур и весельчак Дмитрий Викторович Сердцев. И даже сейчас пытался сохранять на лице ироническое выражение.
Нож был почти ненастоящий, кухонный, но острый, я его сам недавно подтачивал. И все же, увидев этот нож у Катиного горла, я испытал странное облегчение: значит, Катя меня не предавала.
