Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Директор тюрьмы Бингам – что-то с чем-то. Достаточно сказать, что он сам сидел. Убил своего отца. Отмотал за это большой срок. Вышел, пошел учиться на юриста, решил изменить тюремную систему. Он понимает, что такое тюрьма.
В наше время он бы отвертелся, суд бы квалифицировал это как самооборону: типа он отплатил за жестокое обращение. Блин, я бы мог запросто отвертеться от тяжкого убийства первой степени, если б рассказал присяжным про мою мамашу. А про папашу такого могу порассказать… Блин, тогда вы поверите, что я и есть Зодиак[279].
Рядом с этой тюрьмой собираются строить новую. Бингам говорит, что в этой тюрьме все как на улице. Та же властная иерархия, те же понты, жестокость и наркота. В новой тюрьме все будет по-новому. Бингам говорит: в новую тюрьму вам точно не захочется возвращаться. Сознайтесь, вам подспудно нравится возвращаться в мою тюрьму – это для вас как отдых.
В студию я записался только для того, чтобы повидать СД. Миссис Бевинс сказала, что СД рассказывал ей про меня.
– Про этого старого алкаша? А про меня, спорим, вы в сто раз больше слыхали. Я – Каратэ-Кид. Со мной у вас глазки засияют, голос зазвенит, походочка – как лодочка.
Писатель Джером Вашингтон писал об этой самой манере включать Дядю Тома. Разговаривать с белыми на черном жаргоне. Наподобие: “Я буду такой богатый, такой богатый – денежки стану класть в оба ботинка”. Если честно, нам, белым, такие спектакли в кайф. Учительница засмеялась. “Просто не обращайте на него внимания, – сказала Дикси. – Он неисправим”.
– Нет, моя родная, нет – исправим! Поощряйте меня, сколько хотите.
Миссис Бевинс велела мне и Каратэ заполнить опросник, пока другие читали свои работы вслух. Я думал, что вопросы будут про наше образование и судимости, но там были задания типа “Опишите свою идеальную комнату”, “Вы – пенек. Опишите себя в образе пенька”.
Мы по-быстрому заполняли опросники, а я одним ухом слушал, как Маркус читает свой рассказ. Маркус – просто зверь, индеец, сидит за тяжкое преступление. Но рассказ он написал хороший, про то, как маленький мальчик видит, как его отца избивают белые фермеры. Рассказ назывался “Как я стал чероки”.
– Отличный рассказ, – сказала он.
– Рассказ говно. И был говно, когда я его где-то вычитал. Я вообще не знал своего отца. Я просто вычислил, какое фуфло вы хотите от нас получить. Вы, наверно, аж кончаете – радуетесь, что помогаете несчастным жертвам общества разобраться в наших чувствах.
– Мне ваши чувства по барабану. Я здесь для того, чтобы научить вас писать. Между прочим, вы можете врать, но при этом говорить правду. Этот рассказ хороший и правдивый, откуда бы он ни взялся.
Так она говорила, а сама пятилась к двери.
– Терпеть не могу жертв. И вашей жертвой я точно не хочу становиться, – сказала она, открыла дверь, велела надзирателям отвести Маркуса на ярус.
– Если на занятиях дело пойдет, мы с вами будем доверять друг другу свою жизнь, ни больше, ни меньше, – сказала она. А мне и Каратэ пояснила: в прошлый раз она дала задание написать о страданиях. – Пожалуйста, СД, прочитайте ваш рассказ.
Когда он дочитал до конца, я и миссис Бевинс улыбнулись друг другу. СД тоже улыбнулся. Я впервые увидел, как он улыбается по-настоящему, как блеснули его маленькие белые зубы. В рассказе парень и девушка рассматривали витрину в лавке старьевщика в Норт-Биче. И разговаривали обо всех вещах, которые там лежали: старинный портрет невесты, детские ботиночки, вышитая подушка.
Как он написал про эту девушку: тонкие запястья, голубая жилка на лбу, красота и невинность… Просто сердце разрывалось. Ким заплакала. Ким – молодая проститутка из Тендерлойна, настоящая стерва.
– Ну да, классно, но это не про страдания, – сказал Уилли.
– А я почувствовала страдания, – сказала Ким.
– И я тоже, – сказала Дикси. – Я бы убила за то, чтобы кто-нибудь посмотрел на меня такими глазами.
Все заспорили, говорили, что это рассказ про счастье, не про страдания.
– Он про любовь, – сказал Дэрон.
– Какая там любовь! Чувак к ней даже не прикоснулся.
Миссис Бевинс сказала, что надо обратить внимание на все, что напоминает об умерших:
– В витрине отражается закат. Все образы выражают хрупкость жизни и любви. Ее тонкие запястья. Мы страдаем оттого, что осознаем: счастье скоро кончится.
– Ну да, – сказал Уилли, – но только в этом рассказе он век ее возобновит прививкой новой[280].
– Чего-чего, макака?
– Это из Шекспира, мой черный брат. Вот что делает искусство. Консервирует счастье. СД может в любое время вернуть себе это счастье, если просто перечитает рассказ.
– Это да, но рассказ не трахнешь.
– Ты все великолепно выразил, Уилли. Клянусь, ваша группа все понимает лучше, чем все студенты, с которыми я раньше занималась, – сказала она.
В другой раз она сказала, что мышление преступника мало отличается от мышления поэта: “И там, и там – стремление сделать реальность лучше, изобрести свою собственную правду. Вы ни одной детали не упускаете. Заходите в комнату и за две минуты примечаете всё и всех. У всех вас нюх на вранье”.
Занятие длилось четыре часа. Мы писали, а заодно разговаривали, потом зачитывали свои работы, слушали, как она читала вслух. Разговаривали сами с собой, с ней, друг с другом. Шабазз сказал, что это вроде воскресной школы, куда он ходил в детстве: они раскрашивали картинки с Иисусом и разговаривали тихо-тихо, совсем как здесь. Шабазз – религиозный фанатик, сидит за избиение жены и детей. Он писал стихи – гибрид рэпа с Песнью Песней Соломона.
Я и Каратэ-Кид продолжали дружить, но литературная студия внесла в нашу дружбу кое-что новое. Каждый вечер в камере мы писали рассказы и читали их друг другу, по очереди читали вслух книжки. Болдуин, “Блюз Сонни”. Чехов, “Спать хочется”.
Своей писанины я перестал стесняться в первый же день, когда прочитал вслух “Мой пенек”. Мой пенек – единственный, который остался в сгоревшем лесу. Он черный, мертвый, а когда дует ветер, понемногу крошится, угольки осыпаются.
– Что мы тут видим? – спросила миссис Бевинс.
– Клиническую депрессию, – сказал Дэрон.
– Мы видим выгоревшего хипаря, одна штука, – сказал Уилли.
Дикси засмеялась:
– Я вижу крайне негативный образ тела.
– Написано хорошо, – сказал СД. – Я почувствовал, как все безрадостно и безнадежно.
– Верно, – сказала миссис Бевинс. – Обычно говорят: когда пишешь, “говори правду”. На деле гораздо труднее наврать. Задание вроде бы дурацкое… “Напишите про пенек”. Но то, что он написал, пропущено через сердце. Я вижу алкоголика, которому все опротивело. Когда я еще пила, я сама сравнила бы себя с таким пеньком.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
