Культ прорицателей, или оракулов, основан, в свою очередь, на культе так называемых чойчжонов, или хранителей учения. Судя по историческим преданиям, можно заключить, что буддизм, введенный в Тибет в VII в., не мог здесь прочно развиться потому, что ему трудно было преодолеть народное тяготение к своим прежним божествам, с которыми народ так свыкся и которые были тем дороги, что созданы им самим. Затем, без сомнения, защитниками прежнего культа являлись жрецы его – шаманы[111]. Но буддизм, покровительствуемый царями Тибета, в трудной борьбе с народным суеверием сделал ему уступки.
Этот компромисс между буддизмом и шаманством был сделан, как говорят, проповедником IX в. Падма-Самбавой. Он заставил прежних местных духов поклясться, что отныне они будут защищать лишь буддийское учение, за это им были обещаны почести, воздаваемые в виде жертв из вина, ячменных зерен и т п. Наивысшие из духов называются идамами, духов же более низких рангов называют чойчжонами, или чойсрунами. Чойчжоны вещают устами прорицателей, на которых нисходят. Нисхождению подлежат чойчжоны лишь низших степеней. Как хранителей и защитников веры народ представляет их себе в виде страшных чудовищ с воинскими доспехами. Поэтому и прорицатель перед нисхождением на него чойчжона надевает шлем, берет в руку пику, саблю или лук со стрелами и т. п. Смысл же нисхождения заключается в том, что дух-хранитель ради пользы живых существ воплощается в избранного прорицателя.
Таких духов-хранителей очень много, соответственно чему много и прорицателей. Старшим между ними является утверждаемый китайским правительством прорицатель Найчун-чойчжон, золотокровельный храм которого со штатом духовенства находится на юго-востоке от монастыря Брайбун, в тенистом саду. К нему обращаются за предсказаниями не только простые смертные, но и все высшее духовенство до далай-ламы включительно. Взаимное отношение их таково: лама есть «содержатель (вместилище) учения», а чойчжон – его «хранитель», давший клятву в неусыпной защите религии, за что будет чествоваться всеми. Поэтому лама чествует, делает жертвоприношения чойчжону, а чойчжон предотвращает все случаи, угрожающие религии и ее представителю – ламе. Они являются контролерами друг друга и в тоже время единодушными союзниками.
В этой роли защитника религии чойчжоны или, вернее, их прорицатели играют громадную роль в жизни как отдельных частных лиц, так и монастырских общин до верховного управления Тибетом включительно. Влияние прорицателей до того велико, что с ними приходится считаться даже далай-ламе и высшим хутухтам; они стараются расположить их к себе. Роль чойчжонов нам хотелось бы отождествить с деятельностью прессы, начиная от серьезного обсуждения важнейших общественных вопросов до мелкой, иногда пристрастной рекламы включительно.
Ритоды, которыми окружен по преимуществу монастырь Сэра, суть отдельные кельи ушедших от мира и углубившихся в созерцание аскетов-монахов. Созерцание есть одно из шести средств для достижения святости[112]. Начало ему положил Гаутама, который, удалившись от царской роскоши, искал истины. Позднейшие аскеты избирали местами созерцаний глухие уголки в лесной чаще или темные пещеры в скалах. В дальнейшем аскеты уже не стали заботиться лишь о своем достижении святости, их спокойное пребывание было нарушено заботой о просвещении других. Тишина кельи для единоличных созерцаний стала нарушаться шумом жаждущих просвещения, и на долю аскета легла новая забота о духовном и материальном удовлетворении их. Затем кумир светской суеты – удобная обстановка – стала соблазном аскетов, и кельи вскоре обратились в более или менее роскошные дворцы с помещениями для учеников. Аскет обращается в полновластного хозяина и повелителя своих прислужников. В дальнейшем, с появлением культа перерожденцев, ритоды делаются наследственными имениями перерожденцев основателя, а некоторые обращаются в отдельные монастыри.
Однако ритоды и в настоящее время в большом уважении у народа, и погребальные камни некоторых из них служат последним желанным ложем для умерших: на них разрезают трупы для скармливания их грифам и ягнятникам.
Чудесные реликвии, которым богат Галдан, показывают нам, насколько знаменитый Цзонхава завладел умами своих последователей. Такой последователь после смерти своего учителя, конечно, искал воспоминания о пребывании дорогого учителя, не довольствуясь оставленными им сочинениями. Он не верил, что учитель мог уйти бесследно, и искал следы повсюду вокруг основанного им монастыря, где тот провел последние годы своей жизни. В разных полосках и углублениях скал он видел следы чудес учителя, связывал их с тем или иным случаем из его жизни. Часто мечтая о своем боготворимом учителе, он чертил и высекал на скалах его образ и изображение будд, покровительствовавших ему. С течением времени рисунки и знаки, созданные ближайшими учениками Цзонхавы, под известным действием суеверия стали приниматься за чудесные реликвии, и каждый богомолец с благоговением прикладывался к ним.
Характерно, что такие реликвии открываются и поныне. Так, теперешний далай-лама добыл из скалы клад, состоящий из шапки и каких-то других предметов, приписываемых Цзонхаве. Положив этот клад в особый ларец, он передал его для хранения у гробницы Цзонхавы, а на месте нахождения реликвий поставил памятник.
Далее опишем вкратце другие посещенные нами значительные монастыри и города. Они суть Даший-Лхунбо с городом Шихацзэ, а также Чжанцзэ, Самьяй и Цзэтан.
Монастырь Даший-Лхунбо находится в верстах 250 на запад от Лхасы, на правой стороне реки Брахмапутры, которая в пределах Тибета называется Цзан-чу, или Цзанпо-чу. Монастырь расположен на южной стороне горного «носа», образующего стрелку между упомянутой рекой и правым ее притоком Нян-чу, и основан в 1447 г. учеником Цзонхавы Гэндунь-дубом, считающимся первым перерожденцем далай-лам. В монастыре около 3 тысяч монахов, распределенных по трем богословским и одному мистическому факультетам. Хозяином монастыря считается перерожденец банчэн-эрдэни, который и содержит находящихся в нем монахов. Украшением монастыря служат пять особых кумирень из дикого камня, почти одного образца с золочеными крышами китайского стиля.
В одной версте на северо-восток от монастыря расположен на отдельной скале замок Шихацзэ, у подножия которого образовался город того же имени с населением, едва ли превышающим 6–7 тысяч человек. Здесь стоят небольшие гарнизоны – китайский и туземный. Сам замок замечателен тем, что при завоевании Тибета в середине XVII в. монгольским Гуши-ханом он служил местопребыванием правителя Тибета Цзанбо, который после долгой обороны был побежден и убит. В настоящее время замок находится в полузаброшенном виде и с крыши его сбрасывают на скалу приговоренных к смерти.
