Можно представить, каково было удивление и возмущение Миниха, когда он узнал о подписанном Анной Леопольдовной 3 марта указе генералиссимусу, в котором просьба фельдмаршала об отрешении «его от военных и статских дел» была удовлетворена. Теперь он понял, что стал жертвой собственной горячности — его недруги только и ждали того момента, когда он совершит неосторожный шаг. Он и подставился сам, причем не подавая письменного прошения об отставке: об этом он обмолвился сгоряча в разговоре с правительницей. Остерман праздновал победу.
Помог Миниху оказаться в немилости и Бирон, во время следствия над ним сообщивший о далеко идущих планах фельдмаршала, о которых он своевременно не сообщил, «понеже его (Миниха. — Н. П.) фамилия в милости обращалась». Миних, согласно показаниям Бирона, опираясь на армейские полки, которые он стягивал к столице, намеревался объявить наследником престола принца Голштинского.
Как воспринял свою отставку Миних? Если верить Финчу, то с чувством глубокой признательности правительнице. «В этом заявлении, — будто бы сказал фельдмаршал, — вижу высшую милость, которой только могла наградить меня правительница, потому что принимаю ее с величайшей благодарностью». Вряд ли эти слова выражали подлинные чувства Миниха. Что в той обстановке оставалось сказать фельдмаршалу? Слова недовольства и тем более осуждения могли вызвать суровые ответные меры правительницы — ссылку или тюрьму. Поэтому Миниху не оставалось ничего иного, как кланяться и благодарить, тем более что ему, слывшему за ненасытного сребролюбца, в утешение назначен был колоссальный пенсион в сумме 15 тысяч рублей в год, а также предоставлено право появляться при дворе. Вместе с громадными имениями его ежегодный доход достигал 70 тысяч рублей.
Вызывает удивление, как не отличавшаяся решительностью Анна Леопольдовна отважилась на подобный шаг. Она считала, и справедливо, что «арест бывшего регента вызван скорее расчетами личного честолюбия графа Миниха, нежели его привязанностью к ее высочеству или его желанием быть ей полезным; она не может уважать изменника, хотя и пользуется плодами измены».
Судьба Миниха отнюдь не уникальна. Логика здесь несложная — человек, предоставивший корону монарху, мог с такой же легкостью отнять ее и у того, кого только что облагодетельствовал. Миних в этом плане классический образец. Анна Леопольдовна и ее окружение, вероятно, полагали, что Миниха следует остерегаться, что чем раньше он будет лишен власти, тем лучше и безопаснее будет себя чувствовать двор. Ожидали лишь благовидного повода, чтобы не выглядеть неблагодарными. Повод дал сам фельдмаршал.
Итак, Остерман достиг цели: Миних отстранен от дел, Бирон давал показания в Шлиссельбургской крепости, а он, великий адмирал, сохранил за собой все должности и фактически, как и при Анне Иоанновне, держал в своих руках всю полноту власти. Остерман торжествовал победу, но это была пиррова победа.
Распад немецкого триумвирата Остерман — Бирон — Миних, уподобление дорвавшихся до власти немцев паукам в банке, изничтожавшим друг друга, лишь создавали видимость укрепления позиций Остермана. Эту видимость принял за действительность маркиз Шетарди, когда извещал французский двор 2 марта 1741 года: «Остерман никогда не был так велик и могущественен, как теперь. Можно, нисколько не преувеличивая, сказать, что он теперь настоящий государь всей России». Две недели спустя Шетарди повторил свою оценку влияния Остермана: «Граф Остерман ныне более властелин и всемогущ, чем когда-либо». Дипломат при этом не учел важнейшего обстоятельства: власти у Остермана действительно прибавилось, но в правительстве, парализованном распрями как между немцами, так и в семье правительницы. Ближе к истине Шетарди был в более поздней депеше: «Кризис жесток для графа Остермана, и он должен быть занят хлопотами, не требующими отлагательства. Поняли, что, завладев принцем Брауншвейгским и управляя им по своей воли, он хотел присвоить себе власть, чтобы самовольно править всем под его именем. Потом дали это почувствовать правительнице, чтобы возбудить в ней недоверие к графу Остерману. Итак, все здесь в разладе в настоящую минуту».
Не способствовала укреплению позиций Остермана и его болезнь. Будучи уже несколько лет прикованным к постели, мнимой или подлинной, он фактически утратил контакт с внешним миром и оказался в изоляции вместе с Брауншвейгской фамилией. Тогда как Бирон за долгие годы пребывания в фаворитах сумел расставить своих родственников и клевретов на некоторые ключевые должности, а фельдмаршал Миних среди части военачальников успел приобрести репутацию удачливого полководца, Остерман не располагал родственниками и клевретами, занимавшими высокие посты. Новоиспеченный генералиссимус Антон Ульрих тоже не пользовался популярностью. Со слабым характером и ограниченными способностями, он мог похвалиться лишь одним достоинством — врожденной неустрашимостью, — как его характеризовал Фридрих II. Короче, с распадом триумвирата сила одних немцев сменилась силой других, правда, калибром поменьше — среди них уже не было фигуры, равной Бирону или Миниху: генералиссимусом стал Антон Ульрих Брауншвейгский, всеми делами заправлял вестфалец Остерман, Коммерц-коллегией руководил лифляндец, отец фаворитки Менгден, Карл Левенвольде был обер-гофмаршалом, саксонец Александр Курт Шемберг пребывал в должности генерал-берг-директора.
И лишь беспечность Анны Леопольдовны создавала видимость устойчивого положения Брауншвейгской фамилии. Непрочности трона немало содействовала мать Иоанна Антоновича правительница Анна Леопольдовна, приблизившая час своего падения странным поведением. Как ни ленива была Анна Иоанновна, как ни сторонилась она дел, которыми должна была заниматься в качестве императрицы, ее любимая племянница была и того хуже[325]. Уничтожающую характеристику дал ей Миних-старший. Нежных чувств к ней он, по понятным причинам, не питал, но меру справедливости в ее оценке все же сохранил: «Она была от природы неряшлива, повязывала голову белым платком, идучи к обедне, не носила фижм, и в таком виде являлась публично за столом и после полудня за игрой в карты с избранными ее партнерами, которыми были принц, ее супруг, граф Линар, министр польского короля и фаворит ее великой княгини, маркиз де Ботта, министр венского двора, ее доверенное лицо, оба враги прусского короля, господин Финч, английский посланник»[326].
Обобщенную характеристику Анны Леопольдовны дал С. М. Соловьев: «Миних не мог провозгласить себя регентом и отдал свою ночную добычу матери императора, с тем чтоб под именем первого министра управлять Россиею. Характер новой правительницы действительно мог утверждать Миниха в его надеждах, ибо не было существа менее способного находиться во главе государственного управления, как добрая Анна Леопольдовна. Сильно доставалось ей в молодости от матери, герцогини Екатерины Ивановны, за дикость. Императрица Анна имела полное основание считать племянницу неспособною к правлению. Не одеваясь, не причесываясь, повязав голову платком, сидеть бы ей во внутренних покоях с неразлучною фавориткою фрейлиною Менгден»[327].
