Однако сейчас он пустовал, и она огляделась по сторонам, пытаясь увидеть каких-нибудь людей. Не обнаружив никого, она обошла трон и пошла вглубь этого огромного помещения, пока не оказалась в самом его центре.
Так никого и не увидев, она подумала, что все это очень странно. Игры в прятки не входили в перечень прихотей Елены, да и император вряд ли отложил бы свои дела, связанные с обороной города, чтобы заняться таким вот озорством. Она уже почти убедила саму себя, что это было делом рук придворной дамы, когда вдруг услышала тяжелый скрип закрывающейся двери – той самой двери, через которую она зашла в тронный зал несколько минут назад.
Испуганно вздрогнув от этого звука – и от эха, которым отразился этот звук от стен огромного тронного зала, – она повернулась туда, откуда он донесся.
Перед троном, кажущийся малюсеньким на фоне такого огромного помещения, но тем не менее легко узнаваемый даже на большом расстоянии, стоял облаченный в белоснежные и позолоченные одежды и увенчанный украшенной драгоценными камнями и поблескивающей короной, не кто иной, как Коста.
47
В воздухе чувствовался сильный запах крови. Мехмед, против своего обыкновения, лично присутствовал при казнях. Они уже, впрочем, закончились, и он уселся спиной к месту кровавой резни, все еще терзаясь гневом.
Что же теперь делать? Что нужно предпринять?
Никто из людей, стоящих перед султаном, не осмелился бы открыть рот до того, как что-нибудь скажет он сам, и поэтому они ждали, стараясь не встречаться с ним взглядом. Какая же огромная разница оказалась между событиями всего только одного дня и одной ночи!
Еще двадцать четыре часа назад атмосфера вокруг Мехмеда была полна радостного волнения и надежды. После более чем одной недели беспрестанного обстрела результаты были, как говорится, налицо: стены города, да и вообще весь город, казалось, дрожали, издавая глубокий звук, чем-то похожий на звук колокола, по которому ударили. Турецкие артиллеристы так хорошо приноровились в своей стрельбе, что смогли сосредоточить огонь на той части внешней стены, которая находилась прямо перед шатрами самого Мехмеда. В течение этой недели султан частенько стоял возле самых больших артиллерийских орудий – самых «толстых» из «детищ» Орбана, – когда те выстреливали своими смертоносными каменными ядрами.
Однако после третьего дня обстрела Орбан подбежал к бомбарде и отогнал в сторону людей, ливших по его указанию оливковое масло на ствол, чтобы охладить его. Он внимательно посмотрел на металл, который был очень-очень горячим – не прикоснуться! – и поднес ладони к его дымящейся поверхности так близко, как только смог. Затем он с необычайно встревоженным видом подбежал к султану.
– Мы должны дать ему остыть, – сказал он, говоря о стволе так, как говорил бы отец, переживающий о благополучии своего любимого сына. – А пока что мы будем стрелять только из остальных бомбард – до завтрашнего дня, хорошо?
Вдруг осознав, что, говоря сейчас с султаном, он скорее распоряжается, чем получает распоряжения, Орбан, поспешно сменив интонацию, превратил свою последнюю фразу в вопрос.
Даже не посмотрев на своего оружейника, Мехмед отрицательно покачал головой.
– Стены Иерихона, говорил ты. Ты обещал мне, что это твое орудие повалило бы даже стены Иерихона. Поэтому пробей мне дорогу через стену Феодосия.
Поставленный на место таким ответом, венгр поспешил к своему шедевру и лично проконтролировал загрузку в него еще одного ядра, изготовленного из серого камня и, пожалуй, не уступавшего по размерам свернувшемуся калачиком медведю. Когда все было готово, Орбан снова приблизился к султану и попросил его хотя бы отойти на безопасное расстояние, но Мехмед остался стоять там, где и стоял, как будто он не услышал слов своего оружейника.
Был отдан приказ произвести выстрел, и молодой артиллерист, голый по пояс и обливающийся потом, поднес на длинной палке фитиль к отверстию в задней части ствола. Ствол с оглушительным грохотом дернулся и раскололся во время выстрела на дюжину кусков, которые разлетелись во всех направлениях. Почти все те, кого не убили и не поранили эти куски темно-красного металла, были сбиты с ног ударной волной. На несколько секунд воцарилось ошеломленное молчание, а затем те, кто остался в живых, с трудом поднялись на ноги, чувствуя, как звенит в ушах и как бешено колотятся сердца.
Мехмед был среди тех немногих, кому удалось удержаться на ногах, и люди, бросившиеся к своему султану со всех сторон, с удивлением отметили про себя, что он вообще никак не пострадал. Оттолкнув своих приближенных в сторону, султан подбежал к тому, что осталось от бомбарды. Вся ее прислуга, то есть две дюжины душ, превратилась в кровавые куски плоти, клочья волос и обрывки одежды. Оружейника Орбана рассекло на две части. Мехмед посмотрел сверху вниз на безжизненные глаза венгра, которые таращились в небо с удивительно умиротворенным и бесстрастным выражением, и не почувствовал ничего, кроме разочарования.
Вдруг раздались громкие крики, и султан отвел свой взгляд от бездыханного тела Орбана, чтобы посмотреть, кто это орет и почему. Он увидел, что все его люди смотрят не на мертвых артиллеристов и не на обломки бомбарды, а на стену города. В ней возле ворот Святого Романа – центрального пункта в древних оборонительных сооружениях Константинополя, обращенных к суше, – появилась огромная брешь, ставшая результатом последнего выдоха умирающей бомбарды. Были видны также фигуры мужчин и женщин, бегущим к бреши и, по-видимому, намеревающихся начать ее заделывать.
Быстро придя в себя, Мехмед выкрикнул распоряжения тем своим помощникам, которые могли еще что-то слышать. Нужно было сконцентрировать огонь трех ближайших пушек на пробитой бреши с такой точностью, как никогда раньше, чтобы отогнать защитников города, уже начавших насыпать землю и прочие материалы поверх груды обломков каменной кладки. Он, султан, лично возглавит массовую атаку к этой бреши через ров. Следовало немедленно наполнить повозки всем, чем можно будет быстренько засыпать участок огромного выложенного кирпичами рва.
За каких-нибудь несколько минут вокруг молодого султана собрался большой отряд азапов[35] – новобранцев-мусульман, собранных в его войско со всех уголков османских владений. Решительность этих смелых, но плохо обученных добровольцев была усилена присутствием отряда янычар, и под звуки громогласной какофонии труб, тарелок и барабанов вся эта масса людей, возглавляемая Мехмедом, стремительно направилась вниз по склону к стене. Солнце уже зашло за горизонт, и к тому времени, когда они достигли равнинной местности возле реки, над городом уже засиял полумесяц.
Мехмед и его лучшие воины ехали на боевых лошадях, стараясь при этом двигаться на такой скорости, чтобы бегущие вслед за ними пехотинцы не отставали. Как только турки спустились вниз по склону и стали приближаться к пробитой бреши, защитники города бросились к своим артиллерийским орудиям и начали яростно обстреливать их. К ним присоединились арбалетчики и лучники.
