Аксана кивает.
– Расходимся, – говорит Витя.
Мы расходимся в разные стороны. Проходя мимо Дебила, сидящего в песочнице, я щиплю его за спину. Тот вздрагивает, смотрит по сторонам и успокаивается. Я захожу на второй круг и, ущипнув его, отбегаю. Дебил резко поворачивается в мою сторону и грозит кулаками, но не встает. Я опять иду на повторный круг. Подкравшись сзади, я щиплю его сразу двумя руками за спину и за шею. Дебил вскакивает как ошпаренный и бросается за мной в погоню. Встав со стула, Степаныч с опаской смотрит на Дебила и, взявшись рукой за ухо, кричит:
– Федя! А ну перестань! Слышишь? Кому говорю, перестань!
Дебил не сбавляет скорости и продолжает преследование. Степаныч зовет на помощь медсестру:
– Маргарита Юрьевна, несите смирительную рубашку!
Дебил носится по площадке, загоняя меня в угол. Пробегая мимо Витьки, я кричу:
– Витек, он сейчас меня убьет!
– Не бойся, я рядом! – отвечает Витек и внезапным выпадом правой ноги делает Дебилу подсечку. Тот летит кубарем на землю. Выбежавшая из больницы медсестра вместе со Степанычем надевают на Дебила рубашку.
В дверях появляется Алевтина Адриановна.
– Что здесь происходит? – настороженно интересуется она.
– Федя опять взбунтовался, – докладывает Степаныч. – Это он его довел, – указывает санитар на меня.
Врачиха поворачивается в мою сторону и подзывает к себе. Понурив голову, я плетусь к врачу. Алевтина Адриановна пропускает Дебила с санитарами в дверь, и Витек делает знак Аксане. Та бежит к сетке, запрыгивает на нее и лезет вверх. Витя следует ее примеру. Переключив внимание на меня, врачиха не сразу замечает происходящее но, почуяв нутром неладное, поднимает взгляд и, крикнув «Стоять!», бросается к Вите. Она успевает схватить его за штанину, которая, зацепилась за крючок в рабице и, порвавшись на несколько сантиметров, остановилась на нижнем шве колоши ны. От неожиданности тот чуть не падает назад, но, благодаря помощи Аксаны, удерживает равновесие, продолжая тянуть за брючину рукой. Аксана лежит верхом на заборе, пытаясь помочь Вите. Врачиха с силой дергает его за ногу, и он опять чудом сохраняет равновесие. Девочка тянет к нему вторую руку и не замечает подбегающих к ней сзади санитарок. Витек отталкивает врачиху и предпринимает новую попытку. Из дверей больницы вылетает Степаныч и мчится на помощь к Алевтине Адриановне. Неожиданно наперерез ему бросается Немой и сбивает Степаныча с ног. Тем временем санитарки стаскивают с забора Аксану.
Пытаясь вырваться из рук медсестер, она бьется и царапается. Выбежавшая из ее отделения врач кричит: «Держите крепче! Сейчас принесу шприц!» От этих слов лицо Аксаны искажает гримаса ужаса и, вцепившись двумя руками в волосы одной из санитарок, она бьет ее лбом прямо в лицо. Медсестра охает, и из носа у нее начинает капать кровь. Вторая санитарка пытается заломить Аксане руку. Но так как девочка лежит на спине, ей это никак не удается. Она пыхтит, сдувая с лица прядь потных волос, и продолжает неловкие попытки.
На помощь Алевтине Адриановне, сумевшей каким-то чудом удержать Витю за ногу, прибегает медбрат, которого я видел утром со Степанычем около туалета. В это время Степаныч подминает под себя Немого, а выбежавшая со шприцом Маргарита Юрьевна вкалывает ему аминазин. Немой затихает. Бросив его на земле, Степаныч спешит на помощь к Алевтине Адриановне и второму санитару. Они уже стащили Витька на землю и пытаются его скрутить. Чувствуя приближающийся финал, Витек бьет, кричит, кусается и рвет на Алевтине Адриановне халат, оголяя ее большую грудь. В момент замешательства ему удается вскочить на ноги, но подбежавший сзади Степаныч обхватывает смутьяна двумя руками за туловище. Наклонившись вперед, Витя резко откидывает голову назад и попадает своим затылком санитару по зубам. Нокаутированный Степаныч отшатывается и чуть не выпускает жертву из рук. На губах медбрата появляется кровь. Медсестра убегает за порцией сульфозина, а Степаныч обвивает волосатой рукой шею подростка и применяет удушающий прием. Витькины глаза наливаются кровью. Он силится сделать вздох, и его беспомощный взгляд блуждает по нашим лицам в поисках поддержки.
На территории девочек вернувшаяся со шприцем врач справляется с извивающейся под телами медсестер Аксаной и вкалывает ей аминазин. Та начинает затихать.
Неподвижно наблюдавшая за борьбой Оля вдруг бросается в сторону клена, растущего в левом углу детской площадки девочек, и со всего маха бьется о его ствол так, что падает на землю и теряет сознание. Врачи торопятся к ней, оставляя Аксану на месте.
Собрав последние силы, Витя прокусывает санитару руку, и когда тот ослабляет удержание – устремляется к сетке, вцепляясь в нее мертвой хваткой. Санитары тянут его за ноги назад, и проволока, из которой сплетена рабица, впивается в пальцы мальчика, грозя отделить его проксимальные фаланги от средних и дистальных конечностей. Сетка надувается парусом, выгибаясь искривленными ромбами смеющихся ячеек в сторону Витиного лица. Витя жмурится, сдавливает от боли челюсти, и, не в силах оторвать подростка, санитары меняют тактику. Они прижимают его к забору, и вогнувшаяся на женскую территорию рабица приближает Витю на несколько сантиметров к своей возлюбленной. Он пытается крикнуть, разбудить отключающееся сознание Аксаны, но прижатая санитарами грудная клетка не оставляет Вите никаких шансов. Впившийся в рот подростка ромб рабицы держит его оцинкованной сталью наручников, не позволяя произнести любимое имя даже губами. Выкатывающиеся из его глаз слезы натыкаются на проволоку, вдавленную в щеки несостоявшегося беглеца, и вьются по металлической спирали вниз к земле, на которой все происходит. Выскочившая из больницы медсестра спешит на помощь и, подбежав к жертве, осеняет ее сульфозиновым крестом, вводя уколы сначала в каждую ягодицу, а затем под каждую из лопаток мальчика. Перекосившись от боли, Витек стонет, корчится, слабеет и, когда санитары оставляют его в покое, медленно сползает на корточки, глядя на распластавшуюся от него в двух шагах девочку. Аксана лежит на измятой борьбой траве, уставившись зрачками неподвижных глаз в бескрайний простор синего неба. Следуя за ее взглядом, я поднимаю голову вверх и вижу расступающиеся небеса…
На самом деле – безбрежное голубое небо остается безразличным к происходящей под ним трагедии. Но мне очень хочется верить в то, что сейчас, в момент полного сознания, исключающего галлюцинации от полученных уколов и бреда от лекарств, – обожженная рука моего деда раздвинет величественные своды и заберет нас отсюда. Я продолжаю смотреть ввысь и лелеять в своей душе надежду. Но беспристрастные секунды отправляют настоящее в прошлое, и ничего не происходит.
Глаза Аксаны мирно покоятся вкраплениями лучезарных изумрудов в кожаный шар обритой головы, не обращая никакого внимания на страдания и слезы ее возлюбленного…
Замедлив шаг, время ступает кошачьими лапами, старясь быть незамеченным, и, опустившись в гондолу минут, секунды проплывают по циферблату планеты солнечными тенями часов.
Тени копируют мысли… Считывают желания… Формируют шквал… И боковым зрением я замечаю пытающегося подняться с земли Немого. Что-то странное и неестественное сквозит в его медленных, неторопливых движениях. Он упирается руками в грунт, и его локти дрожат, колышутся на ветру, как пламя свечи в руках поседевшего Прометея. Картинка расплывается, преломляя сквозь слезы моих глаз перламутровую рябь света, и в какой-то момент мне кажется, что Немой не сможет преодолеть собственной слабости. Но, подобно Антею[532], он напитывается от земли силой и, выдержав паузу, справляется с дрожью. Наконец ему удается встать на колени и, выпрямившись, вздохнуть полной грудью. Немой разводит в стороны руки, и от напряжения окрепших мышц больничная пижама рвется на его теле, расползаясь вермишелевыми лоскутами пармеджанового цвета.
