Коммерческая дамочка продержалась в институте недолго: скоро ей все наскучило и она перескочила из него с помощью какого-то Смита или Брауна прямо к подножиям статуи Свободы. Но это было уже п о с л е. И персональное приглашение Анне из Англии пришло п о с л е. Сам же Дима, пробуя, что такое Интернет и с чем его так сказать, запустил одну безделку — статейку Кавелиной Анны о галлюцинациях и ясновиденье, и Кавелину приглашали работать в страну Восходящего Солнца. Да, все это было уже п о с л е. Потому уехал туда Дима. Кто, кроме него, способен был разработать то, что Кавелина только гипотетически высказала. Так решил Карачаров. Ведь это было уже п о с л е.
.
А пока по институтским коридорам медленно ползли паучки слухов, зависая то в одном, то в другом углу. Один из них свесился прямо к уху Анны: у Филиппова-то родилось двое детей — один от законной жены, другой — от ее сестры.
Паучок, повисев у мочки уха, изловчился и впился ей прямо в сердце. Оказался он клещом, яд которого часто смертелен. Так ей приснилось. И она проснулась от страха. Одна, в старой, опустевшей квартире.
Ерунда, попробовала себя утешить, просто везде по Академгородку расставлены предупреждающие таблички: при укусе клеща немедленно обратитесь по телефону… По телефону… Она снова заснула.
Вечером следующего дня Филиппов не поехал на дачу, а проводив Анну, остался у нее. Была пятница. День, еще достаточно жаркий, сменился прохладным, но каким-то южным бархатным вечером.
Анна заварила чай. Они сидели в кухне. Теперь, когда она осталась совсем одна, можно было спокойно бродить по всей квартире. Филиппов пил чай и разглядывал бедную кухоньку. Жалость смешивалась в нем с презрением: свяжись он с ней, брось Прамчуков, так вот и жили бы в этой нищете. Перекрыл бы тесть все каналы к деньгам.
И зачем Бог создает таких, как моя Анна, текли дальше его мысли, к чему ей красота, талант, а ведь уже молодость ее прошла, ничего в личной жизни не светит, диссертацию, если и защитит лет через этак, то кому она сейчас нужна — ее кандидатская? Денег ждать ей неоткуда, в общем-то н и к ч е м н е й ш е е существо.
Анна глянула на него вдруг одним из своих загадочных взглядов.
— Карачаров попросил меня, — сказала она, — написать статью для какого-то французского психологического журнала.
— Статью? — Его уничижительное сочувствие мгновенно, точно сухой хворост, вспыхнуло огнем зависти. — О чем?
— Каким я вижу человека будущего. Его психологический портрет.
— Хочет с твоей помощью переплюнуть Штейнера? — Покривился Филиппов.
— А что, — Анна улыбнулась, — мне, к примеру, очень близка его идея о внеземной силе, которая постепенно ведет человеческий разум все дальше по лестнице эволюции. Ты вот, Володя, думаешь иногда обо мне как о совершенно ненужном, лишнем человеке… — Ее непонятный взгляд точно просветил его. — … как о никчемном существе…
Он вздрогнул
— А ведь моя гиперчувствительность, благодаря которой я всегда чувствую чужую боль как с в о ю, чужую обиду как с в о ю, разве это не черта будущего человека? Правда, я не умею этим в себе управлять и от своих способностей только страдаю. Но если в с е мы станем т а к чувствовать и научимся своими чувствами управлять, мы перестанем убивать, унижать, обижать… — Она увлекалась. Глаза ее загорелись. — Или его размышления об эфирном теле. Идея вечная, но Штейнер обозначил эфирное тело как жизненную силу. И я знаю, как она выглядит. Мне совсем не нужен для этого прибор. И в самом деле цвет излучения меняется в зависимости от физического и психического состояния человека. Но ведь если мы в с е будем видеть ауру или, как называл Штейнер, эфирное тело другого человека — п о л н о с т ь ю изменятся взаимоотношения в социуме. Это будет
— и н а я цивилизация Володя… А тело одухотворенного сознания…
И тут э т о произошло. Филиппов у в и д е л стаю сверкающих золотых искр, они вибрировали, переливались, они то окружали всю Анну, то сосредоточивались только у ее груди. Невыносимая, нечеловеческая тяга к ней подняла его со стула, он, точно во сне, сделал несколько шагов и оказался с ней совсем рядом, он протянул руки к сверкающим танцующим золотым блесткам, схватить их, удержать, вобрать в себя, все, все до одной, золото, золото, золото, вот она — тайна алхимии, в сравнении с ней все банки мира — только сатанинская усмешка, великая тайна, она здесь, он тянул руки, но искры проходили сквозь его пальцы, точно у него не было плоти, они дразнили и танцевали, они кружились, подрагивая и вибрируя, словно живые.
Золото, золото, мое, мое, он уже тащил ее в постель, тело ее дрогнуло, изогнулось навстречу его телу, золотые крохотные бабочки вылетали и вылетали, он ловил их, он хватал их мерцающую стаю, но они не давались ему в руки, они садились на ее обнаженную грудь, шею — он царапал ей кожу, они на секунду запутывались в ее повлажневших прядях — он рвал ей волосы, но, золотисто смеясь, они ускользали из его скрюченных пальцев…
Быстро темнело, и золотые искры вдруг, соединяясь, зажглись нежным светло-малиновым светом
— Не могу-ууу без тебя-яяя, не могу-ууу.
Он очнулся. Анны не было рядом. Он прислушался: шумел душ. За окном чирикали городские воробьи. Разве уже утро? Анна в ванной выключила душ и вдруг стала напевать что-то незнакомое своим переменчивым, то глубоким женским, то высоковатым, полудетским голосом.
И черный мрак навалился на Филиппова: е щ е поет, птичка золотая…
64
Утром, в понедельник, он снова увидел банкира: джип его с ревом затормозил у ворот института. Даже секретарша Карачарова, анаконда, вылупилась из окна приемной — что за шум?! — но тут же спряталась, а, понятно, понятно…
В одиннадцать вызвал Карачаров. У меня вот какое к вам дело, Владимир Иванович, тут, пришел ко мне врач с симпатичной и немодной теперь фамилией Красный, Лев Петрович Красный. И предложил мне, знаете что?
— Что? — Филиппов старался сделать приветливое лицо. Ничего не получалось.
Из его расширенных зрачков сочилась тьма. Уже несколько дней, как мрак поселился в его душе, постепенно заполняя все ее, самые дальние уголки и заливая черной своей тяжелой водой все щели и впадинки …
И Филиппов стал смотреть вниз, на давно не обновляемый пол, уже не прилично потертый для кабинета директора института, над полом зависла большая черная бородавка, она оттягивала правую щеку Филиппова, оттягивала все сильнее, сильнее, и щека вдруг стала отслаиваться, как тесто, он потянул ее рукой и ладонь ощутила липкую податливость массы, которая уже свешивалась к старому паркету, норовя на него упасть…
…— пирамиду? — Пораженно переспросил он.
Ну да, ну да, похохатывая, объяснял Карачаров, вы же сами, конечно, знаете об уникальных свойствах пирамиды, у нее внутри иначе течет даже время, вечную молодость приобретем, Владимир Иванович, а? А, может быть, Карачаров поднял ввысь серый указательный палец, и гениальность, а? А здоровье, здоровье… в общем, спонсором станет банк, а Лев Петрович все сам разработает и пирамиду построит.
