Книга Есенин - Виталий Безруков

— Ты места себе не находишь без него!.. Боишься, как бы с ним не случилось несчастье, а тем временем многие видят твоего муженька в ресторанах с какой-то женщиной… кстати, очень похожей на тебя! — Все это выпалила Ирма, с тревогой поглядывая на Дункан, которая неподвижно сидела в кресле и, казалось, была безучастна ко всему, что говорила ей приемная дочь. Но последняя фраза о том, что у нее появилась молодая соперница, похожая на нее, заставила повернуться. У нее был взгляд человека отчаявшегося и потерявшего веру во всё.

— Мне не веришь, спроси у Шнейдера, — жестко добавила Ирма.

С тех пор как Дункан привезла Есенина в Москву, их совместная супружеская жизнь, можно сказать, оборвалась. Есенин с головой окунулся в родную стихию богемной литературной жизни столицы. Он упивался обретенной свободой в прямом и переносном смысле, и Дункан разумом понимала, что ее роман с молодым русским поэтом кончился, но сердцем… Она не в силах была отказаться от надежды восстановить с ним любовные отношения.

— Я не верю! — помотала она головой. — У него много врагов, про него столько лгут! — Из глаз ее полились слезы. Она вдруг почувствовала, что ее бросает то в жар, то в холод от мысли, что ее златокудрый ангел может быть близок с другой! Лицо и руки ее стали горячими и влажными. Ей невольно рисовались вакхические сцены, наподобие тех, какие она устраивала с мужем, а теперь все это с ним проделывает молодая соперница?.. Айседора попыталась выбросить это из головы, но напрасно: видения, одно мучительнее другого, возвращались снова. Она протянула руку и, взяв со стола бокал с вином, не отрываясь осушила его.

— Айседора, может, я не имею права вмешиваться в ваши отношения с Есениным, но видеть, как ты губишь себя, выше моих сил! — Ирма встала и хотела убрать бутылку с вином, но Дункан строго посмотрела на нее, и Ирма послушно налила ей вина. Сделав глоток, Айседора заговорила медленно, в раздумье:

— Я всегда не знала границ своим желаниям… В опьяняющем чаду своей фантазии я безрассудно жгла свою жизнь! Чувства, желания, страсть — эти инстинкты всегда затмевали мой разум!.. В минуты близости с Есениным у меня часто являлось желание задушить его, чтобы он не достался другой женщине… Ты не поверишь, девочка моя, но мне нравилось, когда иногда он бил меня… когда мы напивались и мне было мало его ласк и поцелуев, понимаешь? Я стала как русская толстая баба, которую нужно бить, чтобы она была вполне счастлива… Смешно, не правда ли?

— Скорее ужасно! — с горьким сожалением произнесла Ирма. — Тебе надо уехать, немедленно уехать из Москвы!

— Уехать? Уехать — это хорошо, но куда?

— Илья Ильич может организовать несколько твоих концертов на Кавказе. Там ты отдохнешь на курорте, подлечишься… Смена обстановки поможет тебе забыться, — убежденно говорила Ирма бодрым тоном.

— Что ж, Кавказ так Кавказ… — равнодушно согласилась Дункан. — Мне кажется, все прекрасное и отвратительное, возвышенное и низменное… цветы и грязь, слезы и смех, страдания и блаженство — кончились в моей жизни… Осталась лишь… тоска.

Внизу хлопнула входная дверь. Айседора встрепенулась:

— Езенин! Это он! Я верила, он вернется!.. Что стоишь, Ирма, быстро одеваться! — Она сбросила ночную рубашку и надела свою полупрозрачную тунику, которая когда-то нравилась Есенину.

И действительно, ее сверхъестественное чутье не обмануло и на сей раз: в вестибюль вошел Есенин.

— Что случилось, Илья Ильич? — спросил он с тревогой, поздоровавшись со Шнейдером за руку. — Сижу в «Стойле Пегаса» с Сахаровым, а тут влетает ваш дворник и прям с порога как обухом ошарашил: «Яжжай, говорит, Сяргей Ляксандрыч, скорея домой, а то прям бяда с жаной твоей…»

— Айседора уезжает, — мрачно сказал Шнейдер. — Уезжает совсем… Я получил подтверждение ее гастролей по Кавказу. Сначала Кисловодск, а там… — Он пожал плечами.

Пройдя по коридору, затянутому гобеленом, Шнейдер осторожно нажал на бронзовую ручку и, тихо отворив дверь, пропустил Есенина в комнату.

Дункан сидела на полукруглом диване спиной к нему. Есенин медленно подошел сзади и, взяв ее за плечи, наклонился и прошептал:

— Я здесь, Изадора! Я пришел… Что случилось?

Дункан обхватила Есенина за шею и прижалась щекой к его лицу.

— Серьеженька!.. Ангель! Где ти пропал? Изадоре плохо, грустно. — Ее голос звучал ласково и печально.

Когда-то Есенин полагал, что для сердца нет ничего мучительнее душевных терзаний и жажды любви, но сейчас он понял, что более жестокая пытка — быть любимым без взаимности с его стороны. Мучительно видеть, как Айседора рядом с тобой сгорает в огне желания, и знать, что ты не можешь уже ответить с той же страстью. Он знал, что эта стареющая женщина все это время, днем и ночью, ждала его, думала о нем, тосковала и томилась по нему. И теперь — она хочет, требует, жаждет его всем своим телом. Ей нужны его руки, его волосы, его губы, его тело и его чувства, все, что есть в нем мужского. Но Есенин не двигался. Душою и сердцем он был с другой. Осторожно отстранив Дункан, он отошел к окну.

— Ты уезжаешь? — сдержанно спросил он.

— Да! — устало ответила Дункан.

— Но почему, зачем? — повернулся он к ней.

— Ты разве не понимаешь, Серьежа? Я уезжаю от тебя… и от себя! Хотя от себя никуда не убежишь!

— Я люблю тебя! — сжалился Есенин, не выдержав ее взгляда, полного любви и страдания.

— Слова. Это только пустые, ничего не значащие слова… Ты бросил меня, исчез, не сказав ни слова!

— Я был в деревне… потом столько дел… Ты же ничего не знаешь. — Есенин с трудом выжимал из себя слова. — Меня в Кремль вызывали, большие дела разворачиваются… Журнал буду выпускать!

Дункан горько рассмеялась:

— Тебя все видели с бабами в ресторанах… Это издательские дела ты с ними улаживал?

— Прости, Изадора, прости, если сможешь! — Есенин виновато опустил голову и отвернулся к окну. Дункан медленно поднялась с дивана и, бесшумно ступая по ковру босыми ногами, подошла к Есенину. Она встала рядом с ним, глядя в окно, по которому текли струйки дождя, и тихо спросила:

— Ты заметил, что наступила осень, Серьеженька?

— У нас это время называется бабьим летом, — ободряюще улыбнулся Есенин. — Ведь еще цветут розы… Просто идет дождь.

Дункан покачала головой.

— Осенний дождь — холодный дождь. Слишком долго он идет, любимый! Иногда по ночам, когда я просыпаюсь одна, в холодной постели, мне кажется, что я уже похоронена под этим нескончаемым дождем.

По выражению ее лица нельзя было угадать, что она думает, потому что лицо ее вдруг просветлело.