— Я о Кайре слыхал, Шабис сообщил. Думаю, ты сможешь с ней встретиться, Данн. Я, кажется, знаю, где она. Если, конечно…
— Если она себе кого-нибудь не нашла. Ты ведь это хотел сказать?
19
В последний вечер пути по суше Даулис предупредил, что, начиная со следующего дня, ночлег уже не будет доставлять им такого удовольствия, так что нужно извлечь из предстоящей ночевки как можно больше пользы и удовольствия. Они тщательно вымылись в горячей воде, плотно поужинали, хорошо выспались.
Утром путешественники продолжили путь по все той же дороге, с которой не сворачивали уже несколько дней, но вскоре путь им преградила вода. «Что ты видишь, Маара? Что ты видишь?» — «Я вижу, что дорога ушла под воду». Свободное от водорослей мощение дороги ясно просматривалось сквозь слой прозрачной воды, в которой шныряла мелкая рыбешка. На берегу у воды лежали лодки разных типов и размеров. На берегу чего? Нет, не реки: воду покрывала мелкая рябь от ветерка, но течение отсутствовало. Отсутствовал и другой берег, Маара его не видела. И не озеро. Какие-то каналы между песчаными или поросшими травой и камышом отмелями и островками.
Из торчавшей на берегу будки появился человек и показал им широкую плоскую посудину с кабиной для пассажиров. Даулис поторговался с ним, и Мааре пришлось расстаться еще с двумя монетами. Осталось восемь. Путешественники расположились на подушках, уложенных на доски, из-под которых доносились жалостливые всхлипывания придавленной днищем воды. Борт низкий, вода совсем рядом, можно окунуть в нее пальцы. Вспомнились водные драконы, но лодочник успокоил их, сказав, что мелкая рыбешка, конечно же, запросто может отгрызть пальцы, но драконов здесь отродясь не водилось. Лодка направилась вперед, держась над дорогой, которая постепенно уходила все глубже и наконец совсем исчезла.
Итак, вода поднялась здесь и скрыла под собой дорогу и ее окрестности. Когда это произошло?
— Давно, разумеется, — так сказал им лодочник.
— Сотни лет? Тысячи? — пытала его Маара.
— Нет-нет, этого я не знаю. Но дед рассказывал, что слышал от своего деда, что не вода была здесь когда-то, а твердый холодный лед, который постепенно растаял и превратился в воду.
Продвигались медленно, глубокая вода иногда сменялась заболоченным мелководьем, где лодочник пользовался шестом. Поверхность украшали цветы, плавали по ней островки сбившихся вместе опавших листьев, обломанных стеблей; по плавучим островкам туда-сюда носилась всякая живность, и издали казалось, что эти существа бегают по воде. На островках сидели и стояли, провожая взглядами лодку, большие белые птицы. Берегов путешественники так и не увидели, однако вечером лодка пристала к какому-то мыску, они получили комнату и пищу, достаточную, чтобы утолить голод, но кулинарными изысками не отличающуюся. После ужина расселись по спальным поддонам, разговаривали, любуясь заходящим солнцем. Одеял в комнате оказалось множество, они их все использовали. Наутро снова в лодку, снова в путь. Маара чувствовала, что мысли в голове уже не прыгают и не носятся как угорелые, а текут лениво, не сталкиваясь, не конфликтуя друг с другом. Лодка, камыш, лица Данна, Леты, Даулиса, ставшие настолько близкими, что даже представить невозможно, что когда-нибудь они расстанутся.
Одинаковые дни, одинаковые ночи… Чувствовалось, однако, похолодание. Над водой часто повисал туман, увлажняя их лица и волосы. Они сидели, закутавшись в свои серые одеяла, закрыв даже головы, только носы торчали. Маара как будто погрузилась в воду, не то дремала, не то грезила, ей казалось, что она живет в раковине; смутно вспоминалась другая вода, жаркая, жгучая, южная, с драконами. Очнулась она, когда увидела под собой крытую красной черепицей крышу. Над крышей лениво колыхались водоросли. Далее еще крыша. Лодка проходила над затонувшим городом. Лодочник рассказал, что много здесь затопленных домов, много затопленных городов, больших городов. Лед таял, вода наступала, пропитывала землю, дома оседали, тонули в почве, тонули в воде… И рыбы в них заменили людей. А уж те люди умели жить. Лодочник показывал роскошные строения с широкими лестницами, колоннами, разноцветными кровлями с прорезанными в них окнами. Маару так и подмывало соскользнуть с борта лодки и плавно опуститься на какую-нибудь террасу, прогуляться по ней, подойти к фонтану…
— Маара, Маара, — тряс ее за руку Данн.
Лодочник зафиксировал лодку, сунув весло в гущу камыша, вгляделся в Маару, прижал руку к шее, проверяя пульс. Потом перешел к Лете, оцепенело глазевшей перед собой, и к Даулису который сидел с закрытыми глазами и искаженным от боли лицом. Пошептался с Данном. Лодка не двигалась, но Мааре казалось, что ее трясет и качает. Затем лодка снова пришла в движение и вскоре остановилась возле длинного приземистого здания, крытого камышом.
— Болотная болячка, — проворчал лодочник, привязывая лодку.
Он поднял Маару и внес ее в дом. Даулис тем временем сполз на дно, лежал без сознания, и лодочник с Данном перенесли его вдвоем. Лета смогла преодолеть тот же путь самостоятельно. Себя на руках лодочника Маара смутно ощутила, затем уловила очертания высокой женской фигуры, угадала озабоченное выражение лица женщины, спорившей с лодочником и заверявшей, что неслыханное это дело, управиться сразу с тремя больными. Потом Маара очнулась в постели, устроенной на полу, в бедной постели и в бедной комнате. Камышовая кровля протекала, вода капала в какую-то подставленную под протечку емкость. У стены на поддоне лежала Лета, неподвижно, раскинув руки. Даулис скрючился на другом поддоне, тихо стонал. Воняло гадостно, и Маара ужаснулась, не она ли это разлагается заживо. Когда она очнулась в следующий раз, увидела над собой Данна. Он протирал ее лицо влажной тряпицей. Возле Леты присела высокая женщина, которой больная указывала на свой мешок. Женщина вытащила из него травы, показала Лете.
— Вот это вскипяти, дай нам выпить с водой. — Сказав это, Лета потеряла сознание.
Даулис лежал без движения, привязанный к поддону какой-то тряпицей. «Умирает! — ужаснулась Маара. И тут же: — И я умираю. И Лета. А бедный Данн останется совсем один». Она то впадала в забытье, то снова приходила в сознание. Высокая женщина, казалось, все время возилась с ведрами, то вносила их, то выносила. Кто-то застонал, Маара подумала, что это она, но оказалось, что Даулис. Потом вдруг до нее донесся шепот:
— Маара, Маара, не умирай, пожалуйста… — умолял Данн.
Тянулись дни, бледное солнце заглядывало в комнату сквозь прореху в крыше, сверкали покрытые пеленой пота лица Даулиса и Леты. Иной раз и темно было, тогда в углу горел светильник. Однажды Маара проснулась от тяжести, увидела, что Данн, сидя рядом с нею, заснул, навалился на сестру верхней частью туловища. Бред чередовался со сном, но все время она убегала, от врагов и от стихии, от кошмарного зверья, от песчаной бури. Голод вспарывал живот тупыми крючьями, но вдруг руки ее ощущали теплую тяжесть, прижимали к телу младенца… ее сына… ее брата, маленького Данна… ее маленькую Кретис… Потом Маара приходила в себя, видела Данна возле Леты или высокую женщину возле Даулиса.
