Видимо, Мюжгян почувствовала всю трудность этой минуты, онасхватила Феридэ за руку, подтолкнула к Кямрану и сказала шутливо:
— Вы же двоюродные брат и сестра. Кямран, ты по правуможешь считаться старшим братом Феридэ. Поздоровайся со своей сестренкой.
Кямран подался вперед, коснулся губами волос Феридэ и тихо,будто на ухо, сказал:
— У меня нет слов, Феридэ-ханым, чтобы выразить, как ярад вас снова увидеть.
Эти слова вернули Феридэ силы.
— Благодарю вас, Кямран-бей. Я тоже очень рада…
В чистом, мелодичном, как прежде, голосе Чалыкушупослышалась жалобная нота. Так звучит надтреснутый хрусталь.
— Когда вы приехали?
— Сегодня около полудня. Я приехала в Стамбул десятьдней назад и узнала, что никого из наших нет. А мне так захотелось увидетьтетушек, всех родных! Я подумала, может быть, кто-нибудь из вас соскучился помне? Да и что значит для человека, который привык путешествовать, доехать доТекирдага? Не так ли, Кямран-бей?
Мюжгян опять вмешалась:
— Хорошо, но к чему все эти церемонии, ханым-бей? Ведья сказала: вы брат и сестра. Поэтому самое правильное, если ты, Феридэ,назовешь Кямрана агабеем[107].
Молодые люди смутились.
— Действительно, Кямран, позволь мне называть тебя так…— робко промолвила Феридэ.
Ожидая его ответа, она вглядывалась в темноту, словно хотелаувидеть кого-то.
— Пусть будет как ты хочешь, Феридэ, — подавленноответил Кямран. — Как подсказывает тебе сердце…
Наконец разговор принял спокойный характер. Феридэ внескольких словах рассказала о своем путешествии.
— В Стамбуле у меня были кое-какие дела. Потом, как яуже сказала, очень хотелось увидеть вас. Доктор предоставил мне отпуск на двамесяца. Как я рада, что вы все здоровы! Вот только твое горе, Кямран… Я узналаоб этом в Стамбуле и очень расстроилась. Какое несчастье так рано овдоветь! Ноу тебя — сын. Дарует аллах Недждету те годы, что взял у его матери. Какойкрасивый мальчик, Кямран! Как он мне понравился! Мы сразу же подружились, и ондо самого вечера не слезал у меня с колен. Я вообще быстро завожу дружбу смалышами.
Постепенно Феридэ пришла в себя. Ее слова и жесты сталисвободными, легкими и, как прежде, походили на повадки шаловливого ребенка.
Кямран наслаждался, слушая ее голос, глядя на ее улыбающиесягубы, любуясь светлыми, искрящимися в полутьме глазами. Он уже ни о чем недумал, он даже забыл, что Феридэ — жена другого, что через месяц-полтора этосчастье снова превратится в сон.
Кямрану так не хотелось, чтобы домашние узнали о еговозвращении. Но, увы, его уже заметила Нермин и возвестила об этом во весьголос. Затем она кинулась к воротам, обняла Феридэ.
— Мой братец Кямран тоже свидетель, что я тебя незабывала. Милая Феридэ, мы с ним больше всех разговаривали о нашей сестренке вкрасном платье. Разве не правда, Кямран?
II
В этот вечер ужин превратился в праздничное пиршество.Азиз-бей резвился за столом, как ребенок.
— Ах, Чалыкушу, — воскликнул он, — ты сделаламеня совсем несчастным! Вспомню твой голос — и чуть не плачу. Вот, оказывается,как я любил тебя!
Чалыкушу вернулась в родное гнездо через много лет, когдавсе уже потеряли надежду увидеть ее. Она словно принесла на своих крыльяхрадость и тепло прежних дней, полных любви и счастья. Все были веселы, укаждого в сердце что-то трепетало. Так трепещут крылья мотыльков и ночныхбабочек, которые залетают в комнату через распахнутые окна и кружат вокруглампы. Только к концу ужина тетка Бесимэ, говорившая о каких-то пустяках, вдругнеожиданно расплакалась.
— Не обращайте внимания, — сказала она. —Просто я вспомнила твою мать Гюзидэ…
Феридэ угощала виноградом Недждета, который сидел у нее наколенях. Она потупилась и спрятала лицо в светлых кудряшках малыша. Только ивсего. Через минуту к ней снова вернулась прежняя веселость.
Бесимэ-ханым заговорила с мужем о Неджмие, которая жила вТрапезунде:
— У бедняжки такое горе… В прошлом году она потеряладевочку… Дифтерит…
Феридэ глубоко вздохнула и сказала:
— Я знаю, как это ужасно, тетя. Моя крошка тоже умерлаот дифтерита.
— Значит, у тебя был ребенок? — удивилась тетка Айше. —Мы не знали…
Феридэ грустно кивнула головой:
— Ах, видели бы вы, какая это была девочка! Красавица!Малышку не удалось спасти.
— Сколько ей было лет, Феридэ? — опять спросилатетка Айше.
Феридэ жалко скривила губы и простодушно ответила:
— Исполнилось тринадцать. Я шила ей первый чаршаф,собиралась стать тещей…
За столом раздался дружный смех.
— Ах, Чалыкушу, — воскликнул Азиз-бей, — тывсю жизнь будешь шутить и выдумывать.
Рассказ о тринадцатилетней дочери развеселил всех. А уФеридэ глаза наполнились слезами, она еще сильнее прижала к груди Недждета ипринялась рассказывать историю Мунисэ, голос ее звучал все печальнее, всегрустнее.
В этот вечер засиделись допоздна.
Азиз-бей волновался:
— Феридэ, дочь моя, ты устала с дороги, ступай ложись.
Феридэ лишь смеялась в ответ, крепче прижимая к грудиНедждета, который давно уже спал.
— Ничего, дядюшка. Я ведь отдыхаю с вами. Меня такутомило одиночество.
Голубые блестящие глаза Феридэ, ее коротенькая верхняя губаулыбались. Она болтала без умолку. В ней проснулась прежняя Чалыкушу. Видя, чтоее слушают, любуются ею, она коверкала слова, мило, кокетливо кривила губы,высовывала кончик языка, втягивала щеки, как ребенок, знающий, что его любят ипростят ему все, и говорила, не переставая. Дело дошло до того, что старыйдядюшка Азиз, опьянев от радости, не удержался и повторил старую шутку. КогдаФеридэ была маленькой, он хватал ее за подбородок и насильно целовал в губы,приговаривая: «Ах, негодница Чалыкушу! Ты воровала мою черешню? Отдавай назад!»Под хохот присутствующих он поймал Феридэ за подбородок и, несмотря наотчаянные протесты, повторил то же самое. Затем пристально глянул в глазаплемянницы и сказал:
— Ничего не поделаешь, Чалыкушу! Сама виновата. Сталасолидной дамой, семейной, а душой по-прежнему ребенок. Даже личико детское. Ктоскажет, что это молодая женщина?
Кямран побледнел. В эту минуту он впервые почувствовал, чтоЧалыкушу принадлежит другому.
