господином Хэксби, Марвуд направился к ней. Положив сверток на стол, молодой человек развернул его. Под старым плащом скрывалась шпага.
– Что это? – спросила Кэт, отложив карандаш. – Вы не могли бы положить эту штуку в другое место?
– Господин Милкот просил отдать ее вам, – ответил Марвуд. – Пусть она будет чем-то наподобие свадебного подарка. Шпага принадлежала вашему кузену. Лет ей немало, однако она изготовлена самим Клеменсом Хорном, – кажется, это означает, что она предмет мечтаний.
– Вы правы, – подтвердил Хэксби, вскинув голову при упоминании имени мастера. – Оружие его работы дорого стоит.
– Я вовсе не мечтаю об этой шпаге, – возразила Кэт. – Для кузена она была предметом гордости.
– В таком случае продайте ее, – посоветовал Марвуд.
Хэксби не без труда поднялся на ноги. Шаркая и на ходу расстегивая камзол, он направился в уборную.
Кэт дотронулась до ножен.
– Кожа до сих пор мокрая. Так и не высохла после колодца.
– Милкот сказал, что ножны придется заменить. От воды кожа разложилась.
Девушку бросило в дрожь.
– Я к этой вещи близко подходить не желаю. Прошу вас, сэр, заберите ее, чтобы я ее больше не видела.
– Как вам будет угодно.
– Вы были ко мне очень добры, – произнесла Кэт так резко, будто упрекала его. Девушка вдруг осознала, насколько привыкла воспринимать заботу Марвуда как должное, а ведь он так много для нее сделал! – Я вам благодарна.
– Пустяки, – буркнул Марвуд.
Хэксби скрылся в уборной и закрыл за собой дверь. Послышался скрежет задвижки. Будущий супруг Кэт не любил, чтобы его беспокоили, когда он пытался опорожнить свой вялый кишечник.
Кэт шагнула ближе к Марвуду.
– Вы его видели? Как он?
– Милкот? Настолько хорошо, насколько возможно в таком положении. Его держат отдельно от других приговоренных, для него это уже счастье. Милкот ждет, когда ему сообщат дату казни.
– По-своему он человек неплохой, – заметила Кэт. – Порядочный, храбрый. И хозяину, и королю служил на совесть. К тому же он был вовсе не обязан признаваться в убийствах.
– А еще он содомит, – резко и сурово прибавил Марвуд.
Его тон вывел Кэт из себя.
– А мой кузен Эдвард был насильником. Жестоким человеком. Шантажистом. Вором. Он убил бы меня при малейшей возможности. Неужели вы и вправду считаете, будто Милкот хуже Эдварда Олдерли?
– Может быть, и нет. Но вы же не станете отрицать, что поведение Милкота противоречит природе и нарушает законы – как Божьи, так и человеческие.
– Откуда вы знаете?
– Содомия – грех и преступление. Это всем известно.
– А если никто никому не причиняет вреда и все совершается по обоюдному желанию?
– Вы что же, спорите с Библией? – Марвуд запнулся. – И английские законы, по-вашему, ошибочны?
– Может, и ошибочны. Что ж тут такого? – Кэт почувствовала, что собеседник уже не на твердой почве. – К тому же ошибается не Библия, а люди, которые нарочно толкуют ее так, чтобы оправдать жестокие законы.
– Милкот убил и вашего кузена, и Горса. Разве он не заслуживает казни за одни только эти преступления?
– Мы сейчас о другом, – сердито возразила Кэт.
– Да вы просто сумасбродка.
Марвуд отвернулся и стал заворачивать шпагу в плащ.
– Оказывается, вы такой же, как и все, – выпалила Кэт. Они сами не заметили, что спорили уже не из-за Милкота. – Я думала, вы другой, но я ошибалась. Вы плетете интриги и строите козни не хуже остальных. Ваша жизнь крутится вокруг господина Уильямсона и господина Чиффинча. Все прикидываете, как им услужить и что они сделают для вас взамен. От вас только и слышно: лорд такой-то, герцог такой-то! Бегаете от одного к другому и шепчете им на ухо секреты. Вас волнует только, что сказал вам король во время последней аудиенции. А еще ваш дом в Савое, слуги и этот глупый новый парик. Я не знаю даже, насколько искренна ваша доброта ко мне. Готова поспорить, вы и тут преследуете свои интересы.
Кэт замолчала, переводя дух. Она сама не ожидала от себя такой гневной вспышки.
– Зачем вам выходить за Хэксби? – вдруг спросил Марвуд.
– А вам какое дело? Я распоряжаюсь своей жизнью так, как считаю нужным. Я решила, что стану его женой, значит так тому и быть. И на это у меня есть две самые весомые причины на свете: во-первых, я очень уважаю господина Хэксби, а во-вторых, для нас обоих это благоразумный шаг.
– Благоразумный?
Марвуд побледнел, и шрамы на левой стороне его лица сразу проступили четче.
– Именно. Кстати, о благоразумии. Вы в последнее время виделись с моей тетей?
– Да. – Марвуд попятился так, будто Кэт хотела его ударить. – Но…
– Советую держаться от нее подальше. – Кэт одновременно хотела и побольнее задеть Марвуда, и помочь ему. – Неужели сами не понимаете? Эта леди с фарфоровым личиком – та еще змея, рано или поздно она отравляет все, к чему прикасается. Ее яд погубит и вас, если уже не погубил.
Марвуд поморщился:
– Благодарю за совет, однако вы напрасно тревожитесь. Будьте любезны, попрощайтесь за меня с господином Хэксби.
Марвуд взял сверток и отвесил поклон. Остановившись в дверях, он оглянулся.
– Вы сказали, что ножны до сих пор мокрые после колодца. Но как вы узнали, что в тот роковой день на поясе Олдерли была именно эта шпага, ведь у вашего кузена их несколько? И почему вы так уверены, что ножны побывали в колодце? Откуда…
Марвуд умолк. С улицы доносился обычный шум. Из уборной раздался низкий стон Хэксби, являвшийся выражением то ли боли, то ли удовольствия.
От гнева Кэт не осталось и следа.
Девушка произнесла:
– Я подумала… просто предположила, что… эти ножны висели у Эдварда на поясе, когда он…
Они с Марвудом долго глядели друг на друга. Затем он, ни слова не говоря, отвернулся и поднял щеколду. Когда Марвуд ушел, Кэт направилась в свою каморку. Слова – вещь опасная, и воспоминания тоже. Девушка легла на кровать и уставилась в стену. На глаза навернулись слезы. Кэт старалась ни о чем не думать и гнала от себя все до единой мысли.
Глава 56
Джорджа Милкота повесили 7 октября вместе с восемью другими приговоренными к смерти преступниками. Это был понедельник – казни чаще всего проводили именно в этот день недели. Осуществление правосудия стоит денег. Когда позволяли обстоятельства, власти предпочитали экономить за счет масштабов: гораздо практичнее вешать как можно больше преступников за одну церемонию. К тому же любая публичная казнь собирает многолюдные и зачастую буйные толпы, отчего лондонские улицы оказываются запружены еще больше обычного, а это, в свою очередь, не
