Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
— Борец? Лавт Борец? Оборотень. Как я не догадался.
Косой скептически посмотрел на незнакомцев. Заметил раскосые глаза и рыжие волосы первого всадника и длинную русую бороду второго. Заметил, что у рыжего за плечом вместо меча была лютня, а шапка сидела довольно косо.
— Владычица Инессы не велит доверять всяким проходимцам, — буркнул оборотень.
— Да, государыня у нас осторожная… Но неужто илнесцы не узнают своих собратьев на чужбине.
— Кому где чужбина… Пересмешник, — все еще сомневаясь, сказал Борец. — А ты, значит, Люта Молчун?
— Он самый, — ответил за приятеля Пересмешник. — Ты не думай, прозвище он свое оправдывает, молчать может седмицами, ибо не видит в словах особого смысла.
— А ты, я вижу, за двоих горазд трепаться.
— А ты в тварь какую-то обращаешься. В какую, кстати?
— В мохнатую. С четырьмя лапами и хвостом. Кис, иди ко мне.
— А это твоя подружка?
— Умгу, — промычал Лавт. — Сестрица. И куда вы путь держите… Коллеги?
— А ты куда?
Мужчины замолчали, в воздухе повисло напряжение.
«Не так уж легко подделаться под менестреля и молчуна», — думал Борец.
«Мало ли оборотней?» — тревожился Нежад Пересмешник.
Только Люта Молчун ничего не думал, благо привык молчать даже в мыслях.
— Есть тут…
— Один…
— Замок…
— Надо бы…
— Проверить.
— Поехали уже… — неожиданно изрек Люта. — Павлины!
— А вдруг он…
— Наш он, — доверительно сообщил Люта и замолк.
Нежад мысленно подсчитал, сколько Молчун произнес слов за сегодняшний день, выходило, что следующих дожидаться придется около месяца.
Город спал. Дремали стражники на стене, избалованные спокойной жизнью. Храпели в своих домах горожане, прижав к бокам супруг или любовниц. Свистели носами одинокие старые девы, зажав одеяла меж дряблых коленей. Мурлыкали во сне девицы, сопели дети, причмокивающие во сне губами. Город спал.
Но не весь. Редрин Филин ходил по своей опочивальне, как зверь по клетке. Будь у него чуть меньше спеси и достоинства, он начал бы бросаться на стены. Но не бросался, ему хотелось думать, что честь и достоинство еще не пустой звук. Вспоминать про спесь он не стал, ибо не считал себя спесивым. Филин грузно ходил, пересчитывая узорные квадраты хордримского шерстяного ковра, который ткали тридцать восемь лет. Государю было чуть больше сорока, немного старше ковра, совсем чуть-чуть.
Редрин Филин прошелся по каемке, повернул на углу и пошел на дцатый круг.
Он старательно вспоминал донесение Яриния, отчет Мадеры, сплетни, пущенные им для вящей надежности, песенки одной залетной птички — одного из лучших соглядатаев, и донесения армии шпионов, которых Филин для удобства про себя именовал «мышками».
И ничего из вышеперечисленного ему не нравилось.
Не нравилось ему донесение Мадеры, что Цитадель полна сил и желания развязать противостояние с Инессой.
Не нравилась пламенная речь Яриния, что в Цитадели что-то де происходит, знать бы что, и с какой стороны на это смотреть.
Не нравилась песня птички о пропавших детях, драке в Уктопицах и неясной пока гибели Фотия Отшельника, в которой яро обвиняли некого Зятлика из Истоковиц, мол, чего-то не поделили старики-колдуны.
Не нравились и сплетни, собранные дворецким, эдакой дворцовой крысой. Крыса была умна, стара и пронырлива. Подслушала везде, куда смогла пролезть, а это был очень длинный список мест и личностей. По словам крысы, выходило, что Яриний слишком много и слишком часто беседует с цитадельскими магами и слишком долго и слишком часто спит с его — государя — женой.
Редрин Филин остановился, потоптал угол хордримской крашеной тряпки, взмахнул руками и очень неуклюже прыгнул в середину.
«Мышки» тоже поработали на славу. Первая мышка — знатная дворянка из свиты Регины Мадеры, рассказала, что Орник Мадера страшно любит говорить с Владычицей Инессы об аграрных новинках, и оба в них великолепно разбираются. Филин прекрасно понимал, что в лучшем случае его архимаг отличает свекольную ботву от морковной, и то только потому, что любит по жаре перекусить свекольником, куда эту ботву класть положено.
Вторая мышка тоже не подвела и поведала загадочную историю о бытии его брата в Вирице, который, как выяснилось, прекрасно поживал в столице последние семь лет, выдавая себя за обычного колдуна, не отягощенного высокопоставленными родственниками. По мышкиному рассказу выходило, что последние два года колдун жил не один, а с таинственной девицей, проводившей короткие зимние дни в храме Трех Богов и вроде как усердно там впахивающей. Девицу звали Айрин, по странному совпадению так же звали и дочь Владычицы, с которой так нежно любил ворковать архимаг.
Добила его третья мышка. Третья мышка пришла хромая на одну — сломанную ногу. Ногу мышке сломал не абы кто, а настоящий дракон, сверзивший эту мышку, на ее мышиное счастье, с пологого склона холма, где изволил трапезничать, доедая краденую у пастухов овцу. Дракон ел воодушевленно, с большим аппетитом, и, видно, находился в благостном настроении, так как мышке удалось уйти живой и относительно невредимой, вернее уехать. Мышка долго благодарила государя за предоставленную столь своевременно и великодушно лошадь, обученную забирать раненых с поля боя.
Филин тяжело сел на обитую тканью скамеечку. У него заныли ноги и заломило спину. Он запустил пальцы в чуть вьющиеся черные волосы, доставшиеся вместе с большими темными очами и полнотой от матери-хордримки.
Когда он был ребенком, отец часто поминал ему и волосы, и глаза, и «куриные мозги», унаследованные от матери. Майорину повезло больше: стоило отцу начать ругаться, как мальчишка впивался в него своими невозможными беловато-голубоватыми зенками, и отец млел от восторга, что сын так на него похож. Филин злорадно улыбнулся, несмотря ни на что, с братом он особо не враждовал. Тот частенько вставал меж отцом и розгами, когда дело доходило до наказания Редрина. Или делил кару с братом, шипя от боли и грязно ругаясь. За ругань он обычно получал еще одну порцию хлестких ударов, и у отца уже не хватало сил пороть Филина так, как бы хотелось.
Мог ли брат его предать? Будь их разлука чуть менее долгой, а расставание не таким загадочным, может, Филин и ответил бы, что не мог. Но прошло слишком много времени, и не раз он посылал на дыбу тех, кому сначала безоговорочно доверял. Именно поэтому у него водилась армия шпионов, доносящих друг на друга, это здорово добавляло путаницы, но в угоду достоверности Редрин жертвовал своим временем и старательно разбирал все узлы.
Мог. Майорин мог его предать.
Могли и Яриний и Орник.
Надо только сообразить — зачем.
С Яринием было все более и менее ясно, ничего тот не ставил выше своего треклятого клана. И служил государю только потому, что государь этот клан содержал. Неужто кто-то предложил эльфу более выгодные условия?
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 120
