очень просил инженеров и конструкторов, чтобы ее делали «сопemozione» — «с душой». В новой машине и впрямь была душа: она несла в себе черты моделей 126 и 166 — первых машин марки Ferrari, на которых ездили последние авторомантики послевоенной эпохи.
В конце года на юбилейном вечере в Маранелло собрались все оставшиеся в живых пилоты «Скудерии Феррари». Феррари обменялся приветствиями и крепкими рукопожатиями с каждым из них: и с теми, кто, по его мнению, сыграл в истории «Скудерии» значительную роль, к примеру с Гонзалесом и Виллорези, и с теми, кого он недолюбливал — в том числе с Фанхио. Большинство довоенных звезд давно уже почивали вечным сном. Это поколение представлял Таруффи, который в первый раз участвовал в гонках за команду Феррари в 1931 году, а в последний раз — в 1957 году. Тогда он выиграл последнюю в истории тысячемильную гонку «Mille Miglia», после чего, выполняя данное жене обещание, ушел из спорта. Также на вечере были Тринтиньян, одержавший очень важную для команды победу в Монако, когда никто этого от него не ожидал, и Серафини — один из последних мотогонщиков, пересевших с мотоцикла на гоночный болид. Почетное место за праздничным столом было отведено вдове чемпиона мира Миетте Аскари. Одним из последних пожал Старику руку чемпион мира американец Фил Хилл. Интересно, помнил ли он, что сказал, подводя итоги своего сотрудничества с Феррари? А сказал он следующее: «Поскольку машины были своеобразным продолжением бытия Энцо Феррари, признать их несовершенство было бы для него все равно что признать несовершенство собственной персоны». Потом, много лет спустя, Хилл в продолжение этой темы писал так: «Оглядываясь на годы, проведенные в «Скудерии Феррари», я ясно вижу, что все это время участвовал в какой-то бесконечной пляске смерти. Смертей и впрямь было множество, но виновных не было. Никто не хотел принимать ответственность за погубленные во время гонок жизни на себя. Ни менеджеры, ни инженеры, ни, понятное дело, гонщики… И уж конечно, не хотел этого Энцо Феррари. Больше всего на свете он боялся, что кто-нибудь укажет на него пальцем и крикнет: «Это ты виноват!»
Последний враг
14 января 1988 года Феррари в присутствии своего младшего сына Пьеро подписал с мэром Модены соглашение, в соответствии с которым старое здание «Скудерии» на Виале Тренто-э-Тиесте должны были снести, а на его месте построить многоэтажный автомобильный гараж с магазинами и офисами. Через две недели Энцо Феррари в торжественной обстановке вручили почетный диплом доктора физики Университета города Модены. 18 февраля 1988 года, когда Феррари исполнилось 90 лет, в воздвигнутом на территории Маранелло по этому случаю огромном шатре был дан торжественный обед, на котором, помимо виновника торжества, присутствовали 1800 гостей. Среди них были сотрудники и рабочие «Скудерии Феррари», руководство концерна Fiat, а также представители местной городской администрации. Три дня спустя дочь Пьеро Антонелла родила сына, которого в честь деда назвали Энцо.
7 мая того же года Энцо Феррари, сидя у дверей «carrozzeria» — мастерской своего приятеля Серджио Скальетги, наблюдал за проходившим по улицам Моде ны ежегодным парадом исторических гоночных и спортивных автомобилей. А 4 июня того же года в Маранелло приехал папа римский.
Путешествие в Маранелло к Энцо Феррари многие журналисты сравнивали с паломничеством в Ватикан к святому отцу. Так же, как в Ватикане, в Маранелло существовали собственный двор, свои священные ритуалы, приемная, где, перешептываясь, томились посетите-ли, кардиналы в лице менеджеров, «consiglieri» — советники, а также насыщенная событиями собственная многолетняя история и тесно с ней переплетавшиеся многочисленные легенды и мифы. И уж конечно, в Маранелло имелся свой собственный духовный отец и наставник — Энцо Феррари. Таким образом, когда Иоанн Павел II прибыл в Маранелло, в определенном смысле можно было утверждать, что патриарх всех католиков приехал с визитом к патриарху всех автомобилистов. Хотя папу римского возил по Маранелло на Ferrari Mondiale лично Пьеро Феррари, Феррари-старший в аудиенции святому отцу из Рима отказал. Феррари был болен, лежал в постели у себя дома в Модене и в Маранелло приехать не смог. Так что оба лидера разговаривали по телефону. Рассказ Феррари о его беседе с папой римским напоминает один из диалогов из произведений итальянского писателя Джованни Гуарески — в частности обмен мнениями между его двумя любимыми персонажами: пожилым священником доном Камилло и главой провинциальных коммунистов Пеппоне.
«Здравствуй, Феррари, это я, — сказал папа. — Я гут благословил твоего внучка Энцо… Очень надеюсь, тебе скоро полегчает».
«Благодарю, ваше святейшество, — ответил Феррари. — Я не слишком хороший католик и молюсь редко, зато перед сном всегда думаю о дорогих мне людях — о тех, кого потерял, и о тех, кто все еще находится со мной рядом. А с тех пор, как я по телевизору увидел вашу особу на площади Святого Петра после совершенного на вас покушения, я стал думать перед сном и о вас. Жаль все-таки, что нам так и не довелось встретиться».
Возможно, Феррари и впрямь жалел о том, что ему не довелось встретиться с Иоанном Павлом II, а возможно, и нет. Хотя здоровье Старика, подорванное диабетом и плевритом, находилось в плачевном состоянии, визиты сильных мира сего льстили его самолюбию и подчас приносили ему немалое удовольствие. К числу таких визитов можно, без сомнения, отнести визит Сандро Пертини, президента Итальянской республики. Президент и Феррари долго тогда разговаривали, вспоминая кумиров своей юности гонщиков Брилли-Перри и Наццаро, и спорили о том, кто из них был лучше. Что же касается папы Иоанна Павла II, то тут все было куда сложней. Во-первых, общих с папой кумиров юности у них не было, а во-вторых, два патриарха в Маранелло — это было уже слишком. Не следует также сбрасывать со счетов то обстоятельство, что газеты Ватикана двадцать лет назад смешали его с грязью, назвав его «Сатурном, пожирающим собственных детей». Несправедливость и лицемерие, заключенные в этой фразе, все эти годы жгли его как огнем. Он был рад, что приезд папы доставил столько удовольствия его сотрудникам; но, похоже, для него лично визит первосвященника имел не больше значения, чем присуждение очередной почетной степени.
Он умер в шесть часов утра в воскресенье, 14 августа, в своей небольшой спальне на первом этаже дома на Ларго Гарибальди. В конце недели в Модене устано вилась очень жаркая погода; в воскресенье к полудню было 35 градусов по Цельсию. На следующий день должен был начаться Ferragosto — праздник Успения. Обычно
