обязательно встретимся.
Наконец я выбрался на вершину, здесь было чуть посветлее, и замер, прислушиваясь. Впереди была площадка с козырьком, за которым находилась пропасть. Майора, по всей вероятности, я опередил — поднялся на гору первым. Казалось, все было спокойно, ничьего присутствия я не ощущал и хотел уже шагнуть ко второй тропинке, откуда должен был выйти Бурмистров, как вдруг за спиной ощутил едва заметное движение воздуха. Я резко обернулся и отклонился в сторону. И очень своевременно, так как в ту же секунду воздух со свистом рассек пронесшийся мимо моего лица кулак. Я присел и с силой ударил человека в живот. Он ойкнул, согнулся, но устоял на ногах и с силой врезал мне головой в грудь. Кто это был, я в темноте разглядеть не мог, видел лишь смутный силуэт. Удар был чувствительным, однако я сделал шаг назад, готовясь дать отпор противнику, который продолжил атаку, и, когда рука нападавшего вновь полетела мне в лицо, выставил блок, а затем отступил в сторону и пробил ногой в грудь неизвестного. Тот опрокинулся на спину, а я прыгнул на него сверху, рассчитывая взять на болевой прием. Но это оказалось моей ошибкой. Противником двигало отчаяние, боязнь быть узнанным, страх за свою жизнь, и это удесятеряло его силы. Надо было не вступать с ним в поединок в низком партере, а стоя бить ногами до тех пор, пока он не отрубился бы. Пусть и неблагородно бить ногами лежачего, но сейчас не тот случай, когда следует соблюдать этикет в правилах ведения кулачного боя, перешедшего в борьбу. Противник извивался, как угорь, и отбивался, как лев. Ему даже удалось пару раз заехать мне головой в нос, а затем он умудрился с такой силой сбросить меня с себя, что я влетел в тот живой туннель из растительности, по которому поднялся, и прокатился по нему пару метров. Катился бы, наверное, еще и дальше, если бы не врезался в заросли какого‐то кустарника. Противник же вскочил, метнулся к краю козырька, и оттуда послышалась какая‐то возня, потом раздался вскрик, и все стихло. Все произошло настолько молниеносно, что я за этот промежуток времени успел лишь подняться и выскочить из туннеля. На вершине стояла жуткая мертвая тишина, никакого движения видно не было.
— Миша! — позвал я негромко, потом крикнул сильнее: — Михаил! Ты где?
Никто не отзывался. Теперь, после того как противник проявил себя, прятаться уже не было смысла и опасаться демаскировать себя — тоже. Поэтому я достал из кармана мобильный телефон и включил на нем светодиодный фонарик. Мертвенно‐бледный луч света осветил вершину горы. Ровная площадка, примерно пятьдесят квадратных метров, была пустынна. Соблюдая осторожность, опасаясь, как бы меня не толкнули сзади в спину, я приблизился к краю козырька и посветил фонариком вниз. На дне ущелья лежал человек, но кто это именно, разглядеть не удавалось — не хватало мощности фонарика. Но кто бы там ни был — враг ли, друг ли, человеку следовало помочь.
— Миша, — снова позвал я, однако опять на мой зов никто не откликнулся.
«Куда же этот пьянчуга запропастился?» — подумал я, досадуя на Бурмистрова, отключил на мобильнике фонарик и позвонил майору. Приложив телефон к уху, стал ждать ответа. В динамике раздались длинные гудки, и я неожиданно услышал мелодию, заигравшую на самом сотовом телефоне Бурмистрова. У меня зашевелились волосы, а по спине поползли мурашки, когда я понял, откуда она звучит. О черт, только не это! Отчетливые в ночной тишине звуки рингтона исходили со дна пропасти за моей спиной. Я отключил телефон и вытер разом вспотевший лоб. Надо было поторапливаться — возможно, был еще шанс спасти Михаила.
Я быстро спустился по той же тропинке, по которой поднялся Бурмистров, к дороге и, подсвечивая себе фонариком, двинулся в обход подножия горы. Сначала идти было несложно, под ногами попадалась мягкая почва, покрытая травой, но затем растительность кончилась, начались сначала мелкие камни, потом более крупные, идти становилось трудно, того и гляди зацепишься за что‐нибудь или оступишься и растянешься на острой скальной породе. Однако, не обращая ни на что внимания, я пробирался вперед и несколько минут спустя все же вышел именно к тому месту, где, по моему разумению, должен был находиться майор. Несмотря на то что я был вооружен фонариком, найти тело не удавалось. Тогда я нашел в мобильнике номер телефона Бурмистрова и позвонил. Незатейливый рингтон раздался метров на двадцать дальше от того места, где я находился, и я двинулся туда. Но не успел пройти и десяти метров, как луч фонаря выхватил из тьмы майора. Картина, представшая моим глазам, была печальной. По пояс голый Бурмистров лежал вниз лицом на скалах, его лоб угодил точно на торчащий из земли острый камень. Крови было много, и она все еще продолжала вытекать. Шансов выжить после такого падения у Михаила не было, и тем не менее я наклонился и, обхватив рукой его шею, нащупал сонную артерию. Она не билась. Я поднялся. В голове носились обрывки мыслей. «Как майор оказался на дне ущелья? Столкнул ли его кто‐то или он сам сорвался в пропасть? И вообще был ли кто‐то третий там, на вершине горы? Да и с кем я в конце концов дрался? Уж не с Бурмистровым ли, который пытался сбросить меня со скалы? Действительно ли покушался кто‐то на жизнь майора в его номере или Михаил придумал все это, чтобы выманить меня из номера, заманить на гору и сбросить вниз? Может быть, он и есть тот самый маньяк, который убил уже шестерых человек, а теперь вот погиб и сам? Тогда понятно его не особое рвение разыскать убийцу, ежели таковым являлся он сам. А если вдруг на вершине горы был кто‐то третий? И это он сбросил Бурмистрова со скалы?» Я уже ничего не понимал. И спросить было не у кого. Единственный, кто мог ответить на мои вопросы, лежал сейчас у моих ног с раскроенным черепом. Надо было идти, ставить полицейских в известность о том, что у нас появился еще один труп.
Я повернулся, шагнул было, но тут пронзившая мой мозг мысль заставила меня остановиться: «Нет, Игорь, ни в коем случае нельзя сообщать полицейским о гибели Бурмистрова. Ведь неизвестно, что это было: несчастный случай или убийство? Полицейские наверняка пришьют мне этот труп, а заодно и остальные шесть. У них как раз освободилась вакансия убийцы — Замшелов, после того как его убили, как бы это кощунственно
